Влад Ростовцев - Сходник

Еще и подморгнешь бойкой молодке! А будет продолжение, аль нет, тут уж, как повезет, зане никому не постичь наперед мысленный ход молодок, понеже они и сами не всегда понимают его…

Что таить, иные счастливцы бахвалились дале, красуясь перед прочими, кому не обломилось с любовным счастьем на спринтерской дистанции.

Не таков был Молчан!

Опасаясь, что дойдет до Доброгневы и ведая непредсказуемость ее норова, еже вовсю вспылит та, никогда не заходил он за пределы прозрачных намеков из разряда тех, что не пришьешь к делу. И явно солидарен был с ним отставной бригадир наполеоновской армии Этьен Жерар, высказавший, согласно его аглицкому биографу – небезызвестному Артуру Конан Дойлу: «Благородный человек обязан хранить тайну, хотя вправе дать понять, что мог бы сказать многое».

Третья ночь вне дома предстояла последней пред утренним убытием обратно. Иные из обозных провели две предшествующие ночи прямо в своих повозках, втиснувшись рядом с товаром своим и даже не раздеваясь.

Молчан же, самый заслуженный из них, с громкой славой самого добычливого охотника во всей округе и много повидавшего за ее пределами, предавался сну на открывшемся прошлой осенью постоялом дворе для состоятельных торговых гостей. Посему его и называли в обиходе гостевым домом. На нижнем уровне там трапезничали, а на верхнем отдыхали в отдельных комнатах, когда подходил срок.

Рядом с двором было и охраняемое место для лошадей и повозок с поклажей, однако Молчан не рисковал оставлять там самое ценное.

И хотя строению тому не было еще и года, кровососущая живность вселилась в него уже по-хозяйски. Впрочем, сие не столь уж и напрягало Молчана, перетерпевшего тьму данной нечисти в царьградском подворье, занимавшем целый квартал за городскими стенами близ церкви мученика Маманта.

Оный был славен не токмо муками, а и сотворением чуда дивного неимоверной лепости – отчасти перекликавшегося с подвигом апостола Андрея, воскресившего молитвой своей сначала одного утопленника, а за ним и добавочных тридесять девять, складированных по его просьбе в одном месте, едва их выбросило волной. По истовой же молитве Маманта некий зело добычливый голубь особливой грузоподъемности накормил, влетая в окошко темницы сквозь решетку на ней, помиравших с голода узников – тем же числом 40, что и у Андрея, однако относительно живых, ведь не положены мученикам – нижним чинам в пантеоне святых, чудеса с воскрешением, равные апостольским.

А ночью двери темницы той, ясное дело, отворились сами собой и все насытившиеся вышли на свободу – тем и спаслись от тюремщиков из числа злостных язычников, закосневших в отрицании праведной веры.

Ибо не сомневался Молчан: сразу же по возвращении домой он, перво-наперво, отправится в бревенчатую мыльню – с каменкой и закопченными дочерна стенами и потолком, собственноручно спроворенную им в первый же год супружества с Доброгневой, вслед за переездом в собственную избу-новостройку, и пройдет очищение паром, смертельное для любых придомовых кровососов. А Доброгнева пропарит все его одежды…

И не провидел он, что в начале второй половины четыренадесятого века таковое же мытье в бане по-черному, да и терпимое отношение к кошкам, коих уничтожали в иных пределах за предположительную причастность к ведьмам и колдовству, спасет Русь и ее чистоплотных жителей от пандемии бубонной чумы, переносимой крысами, выкосившей тогда 60 миллионов человек населения Азии и наполовину сократившей Западную Европу, где даже высшая знать нередко пренебрегала не токмо омовениями, а и интимной гигиеной.

Напомним, что небезызвестный Людовик XIV, «Король-Солнце», источал столь интенсивное амбре, что иноземные послы, дружно старались соблюдать на приемах у его высочества максимальное удаление, ведь не было тогда противогазов. А Изабелла Кастильская, вдохновительница установления инквизиции в Испании, принципиально не мылась три года, пока не пала Гранада – последний оплот мавров, и всемерно гордилась этим! Хотя Фердинанд Арагонский, ее венценосный супруг, прохладно отнесся к сему подвигу, активизировав в знак протеста утешения на стороне, и должно осудить оного ветреника за ущербность по части истового патриотизма…

Что до чумы, ее спроворил для Западной Европы татарский князь Джанибек, по чьему приказу осажденную генуэзскую Каффу – нынешнюю Феодосию, а она и называлась так еще при ромеях, забрасывали посредством катапульт чумными трупами в качестве биологического оружия, а генуэзские корабли завезли крыс с зараженнми блохами в Средиземноморье. Вследствие чего и был написан «Декамерон», к коем семь молодых дам и три молодца, укрывшись от чумы в двух милях от Флоренции, десять дней подряд поочередно рассказывали друг другу занимательные фривольные истории, общим числом сто.