Сесил Скотт Форестер - Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

Хорнблауэр, шагая по палубе, вновь пристально вгляделся в матросов. Семь месяцев в море без единого захода в порт дали ему блестящую возможность превратить шайку завербованных или собранных по тюрьмам людей в настоящих моряков, но они слишком долго не видели никакого разнообразия. Чем скорее корабль достигнет побережья Никарагуа, тем лучше. Поездка на берег развлечет людей, можно будет раздобыть воду, свежую пищу, табак и спиртное. Хорнблауэр мысленно вернулся к недавним расчетам местоположения. В широте он был уверен, а проведенные прошлой ночью наблюдения Луны вроде бы подтвердили хронометрические определения долготы – хотя трудно поверить, что на хронометры можно полагаться после семи месяцев в море. Менее чем в ста милях впереди, самое большое – в трехстах лежит тихоокеанское побережье Испанской Америки. Кристел, штурман, видя уверенность Хорнблауэра, только качал головой, но Кристел – старый дурак и никудышный навигатор. Ладно, ближайшие два-три дня покажут, кто был прав.

И тут же в голове у Хорнблауэра заворочались новые проблемы: как провести эти два или три дня. Людей нужно занять. Ничто так не способствует мятежу, как длительное безделье, – те десять отчаянных недель, пока огибали мыс Горн, Хорнблауэр мятежа не боялся. В предполуденную вахту он объявит учебную тревогу и потренирует матросов в стрельбе – по пять выстрелов из каждой пушки. Отдача на время замедлит продвижение судна, но тут ничего не попишешь. Быть может, это последнее учение перед тем, как пушкам придется стрелять всерьез.

Мысль о предстоящих учениях дала Хорнблауэру новую пищу для размышлений. Пять выстрелов из каждой пушки – это примерно тонна пороха и ядер. Осадка «Лидии» и так уменьшилась, поскольку припасы на исходе. Хорнблауэр мысленно представил трюм фрегата и взаимное расположение кладовых. Пора вновь обратить внимание на дифферент. После того как матросы пообедают, он прикажет спустить шлюпку и обойдет вокруг корабля на веслах. Он ожидал, что увидит легкий дифферент на корму. Завтра, возможно, надо будет передвинуть каронады № 1 на полубаке туда, где они стояли первоначально. Пока он будет осматривать корабль, придется убавить парусов. Значит, можно сделать все как следует и дать Бушу погонять команду наверху. Буш, как и пристало первому лейтенанту, питает слабость к такого рода учениям. Сегодня команда сможет побить свой прежний рекорд – одиннадцать минут пятьдесят одна секунда на постановку стеньг и двадцать четыре минуты семь секунд, считая с момента установки стеньг, чтобы поднять все паруса. И тот и другой результат – в этом Хорнблауэр был с Бушем солидарен – далеко не предел: многие команды управляются быстрее, по крайней мере, если верить их капитанам.

Такелаж тихонько зашептал. Значит, ветер крепчает. Судя по холодку на шее и щеке – еще и отошел на румб или два. Едва отметив эти изменения и начав гадать, скоро ли заметит их Буш, Хорнблауэр услышал, как зовут вахту. Мичман Клэй громогласно сзывал ютовую команду. Когда они покидали Англию, у мальчика ломался голос; с тех пор он научился им владеть, а не взвизгивать и хрипеть попеременно. Все так же не обращая видимого внимания на происходящее, не прерывая прогулки, Хорнблауэр вслушивался в привычную последовательность звуков. Вахта с топотом бежала к брасам на корму. Хлопок и вскрик сообщили Хорнблауэру, что боцман Гаррисон саданул тростью какого-то неповоротливого или просто незадачливого матроса. Гаррисон – отличный моряк, но у него есть одна слабость: обожает припечатать тростью хороший округлый зад. Всякий, на ком штаны сидят в обтяжку, вполне мог заработать рубец на заду единственно по этой причине, особенно если ему по обязанности случилось нагнуться в тот момент, когда Гаррисон проходит мимо.

Размышления о слабости Гаррисона занимали Хорнблауэра почти все время, что паруса брасопили по ветру; они оборвались в тот момент, когда Гаррисон выкрикнул: «Стой!» – и вахта побрела к своим прежним делам. Дин-дон, дин-дон, дин-дон, динь – пробил колокол. Семь склянок утренней вахты. Хорнблауэр уже перегулял свой установленный час и с удовлетворением чувствовал под рубашкой капельки пота. Он подошел к стоящему подле штурвала Бушу.

– Доброе утро, мистер Буш, – сказал капитан Хорнблауэр.

– Доброе утро, сэр, – сказал Буш, в точности как если бы капитан Хорнблауэр не прохаживался час с четвертью в четырех ярдах от него.