С 6 по 11 июля, за пять дней, советские войска уничтожили более двух тысяч немецких танков, семьсот самолетов.
15 июля Совинформбюро объявило, что наши войска, расположенные севернее и восточное города Орла, после ряда контратак перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось с двух направлений.
24 июля товарищ Сталин в своем приказе указал, что немецкий план летнего наступления нужно считать полностью провалившимся.
5 августа войска Брянского фронта освободили Орел, а войска Степного и Воронежского фронтов – Белгород.
Прогремели первые победные салюты.
– Смотрите, что получается, – весело говорил Снежко. – Я обязательно вычерчу диаграмму. В 1941 году они наступали по всему фронту в течение пяти месяцев, в 1942 году по фронту в триста шестьдесят километров – три месяца, а в этом году по фронту в шестьдесят километров всего лишь десять дней.
– Точно, точно! – отозвался его сосед, молодой широколицый парень. – А кричали сколько! Их командующий под Орлом, генерал Модель, перед началом наступления хвалился, что фюрер снабдил их таким оружием, которым они сразу отобьют у нас дыхание.
– А им вот и печенки отбили.
– Это не Франция, на которую потребовалось тридцать семь дней…
Разговор происходил в палате подмосковного госпиталя. Никто еще не спал, хотя было поздно. Окна были открыты, и ветер играл большими шелковыми занавесками.
Вошла дежурная сестра.
– Товарищи, пора спать. Вы же меня подводите, – сказала она притворно сердитым голосом. – У соседей давно темно.
– Там счастливцы, Мария Даниловна. Без крови, без нервов, а мы…
– Довольно! – уже требовательно сказала сестра. – Там просто более сознательные люди.
– Ах, вот как?!
– Да, именно так. Тушу свет…
– Еще десять минуточек, Мария Даниловна!
– Ни одной секунды. Все… – И дверь закрылась.
Но спать никто не хотел. Все были взволнованы событиями. Как только затихли в коридоре шаги, свет снова зажегся. Трое раненых сползли с кроватей, забрались на широкий подоконник и закурили. Несколько человек, в том числе и Снежко, возвратились к висевшей на стене карте. Строили догадки, что принесет завтрашний день, о взятии каких городов известит приказ Верховного главнокомандующего.
Кровать Кострова – самая крайняя. Снежко лежит во втором ряду, недалеко от него, а Зарубин – в третьем, у самой двери. Свое место Зарубин считает «стратегически выгодным». Он первым узнает, что творится в коридоре. Идет ли главврач или спешит сестра, – Зарубин тотчас информирует товарищей, и они быстро принимают все меры предосторожности.
Закинув руки за голову, Костров лежал на койке и вспоминал о прошедших днях.
…Тяжелые ранения на долгое время вырвали его, Зарубина, и Снежко из партизанских рядов. Два дня спустя после налета на тюрьму в лагерь прибыли два транспортных самолета, и все тяжело раненые и больные были вывезены на Большую землю. Они со Снежко попали в тот же госпиталь, где лежал Зарубин, и даже в одну палату с ним. В этом помогла им Наталья Михайловна Зарубина. Сначала Трофима Снежко хотели перевести в далекий тыловой госпиталь. Доводов друзей никто и слушать не хотел. Да и какие это были доводы: «Вместе воевали, вместе хотим лечиться». Исходя из этого, надо было бы создавать взводные, ротные госпитали. Костров и Зарубин это прекрасно понимали, но уж очень велико было желание Снежко остаться с ними, очень трогательны были его настойчивые просьбы. Вряд ли из этого что-нибудь получилось, если бы не пришла на выручку Наталья Михайловна.
Она появилась на третий день после водворения раненых в госпитале, в тот момент, когда вопрос об эвакуации Снежко был уже почти решен. Наталья Михайловна, услышав просьбу Снежко, развила кипучую деятельность: от лечащего врача она бежала к главному, от главного – к начальнику госпиталя, от него вновь к главному врачу. Потом она уехала в Москву на попутной машине, а когда вернулась на другой день, сообщила, что ей разрешили оставить Снежко в госпитале до полного выздоровления.
Снежко ликовал, хотя и понимал, что с друзьями ему придется пробыть недолго. Для него и для его командиров было ясно, что они скоро расстанутся, а увидятся ли опять когда-нибудь – неизвестно. Снежко окончательно вышел из строя. Он потерял левую руку почти до плеча. Ему предстояло остаться в тылу. Зарубин и Костров уже поговаривали о возвращении в бригаду.
Впрочем, надо признаться, что была и еще одна причина, которая привязывала Снежко именно к этому госпиталю. Здесь осталась работать партизанская сестра Аня, дочь покойного Герасима Багрова.
Читать дальше