Виталий Шипаков - Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

Есаул явился через несколько минут. Это был уже не молодой, невысокий, худощавый человек, разодетый, как поляк, верней, как Княжич. На нем был белого сукна кунтуш с собольей оторочкой, красные шаровары и тоже красного сафьяна сапоги. Шел он легкою, звериною походкой, присущей настоящему бойцу.

– С таким договориться можно, – лишь только глянув на него, решил Иван. – Сразу видно, из старых казаков и не чванлив, а то ведь сволочь всякая, в начальство выбившись, любит, чтоб ее подолгу ждали.

Подойдя к своему воинству, есаул задорно вопросил:

– Чего орете, недовольны тем, что ляхи все теплые хоромы заняли? Тогда идите, возьмите их за шиворот да выкиньте из келий и сами заселяйтесь. Я, к примеру, так и поступил. Ну а коли духу не хватает, то прижмите задницы да расходитесь по своим углам.

– Поляки-то само собой, но тут еще полковник из Москвы явился, с Заруцким встретиться желает. Вот мы и опасаемся, что он Иван Мартыныча склонит к измене и тот откупится от царской кары головами нашими. Не зря ж в народе говорится – паны дерутся, а у казаков чубы трещат, – заявил кривой детина.

– Что за полковник? – сразу же насторожился есаул.

– Княжичем назвался, казаки говорят, тот самый, который под Москвою шибко отличился. Да вон они, – одноглазый указал рукой на стоявших позади толпы Ивана с Межаковым.

Есаула будто кипятком ошпарили. Растолкав своих собратьев, он, словно рысь, метнулся к Княжичу, стащил с седла и, крепко сжав в объятиях, восторженно спросил:

– Неужели ты меня не узнаешь?

Лишь глянув в его черные, так и не утратившие нагловатый блеск глаза, Иван признал Сашку Маленького. Косорылый заводила, видимо, не понял, что к чему, вновь дико завопив:

– Хватайте их, – он бросился на помощь есаулу. Почти не оборачиваясь, Сашка дал ему по морде, да так изрядно, что бедолага аж присел на задницу.

– Я тебе схвачу, – торжественно изрек Малой. – Знаешь это кто? Это мой первый атаман. Мы с ним вместе шляхту на Двине рубили, когда тебе еще маманя пуп чесала, – и добавил, обращаясь к остальным казакам: – Его царь Грозный не посмел казнить, он с Ермаком в Сибирь ходил.

По толпе пронесся изумленный ропот.

– Что я говорил. Такого тронь, тогда не только на Москву, а и на Дон не сунешься, – сказал казак, позвавший есаула.

– А мы все думали, что ты погиб тогда, – признался Княжич, обнимая Сашку в свою очередь.

– Да нет, живой, как видишь, хотя и сам не знаю, хорошо это иль плохо, – с надрывом вымолвил Малой. Видно, встреча со старым другом потрясла его до глубины души.

– Пойдем ко мне, а то ведь эти злыдни, – Сашка ткнул перстом в кривого, – толком не дадут поговорить, – и направился к воротам.

Иван шагнул за ним, однако тут же вспомнил про Межакова.

– Чего стоишь, ведь обещал, как нитка за иголкой, – окликнул он Матвея.

Тот было засмущался и пожал плечами – вы, дескать, старые друзья, зачем я вам.

– Пойдем-пойдем, бог любит троицу, – позвал Маленький. – Вон Треня Ус уже своим единым глазом на коня твоего зарится, – Сашка снова указал на кривого заводилу.. – А он не то, что за коня, за сапоги зарежет, глазом не моргнет. Его Заруцкий даже опасается, лишь у меня да у царицы смелости хватает этой сволочи по морде дать.

Едва вступив на монастырский двор, Княжич убедился – Сашка в воинстве Заруцкого не последний человек, а скорей всего, один из первых. Более того, Иван приметил, что отношение к есаулу у обитателей монастыря довольно разное. При встрече русские казаки уважительно кланялись Малому и тут же уступали дорогу, малороссы тоже уступали, одарив при этом взглядом, полным ненависти. Как ни странно, лучше всех к есаулу относились ляхи. Паны иль дружелюбно улыбались, иль протягивали руку для пожатия, при этом ни один из них не удосужился спросить, что за людей ведет он за собой. Похоже, Сашка был для них почти своим.

Дойдя до каменных палат, где ранее проживали невесть куда сбежавшие монахи-чернецы, они вошли в довольно мрачную, полутемную галерею, по одну сторону которой были кельи за железными дверями, по другую небольшие ниши, украшенные полустертой росписью. В одной из них висело православное распятие и горела лампада.

Остановившись у своей обители, Маленький достал огромный ключ, сварливо пояснив:

– Одно ворье кругом. Оставишь дверь незапертой – тут же все уволокут.

Украсть у есаула было что. Пол его кельи, ранее принадлежавшей явно не простому чернецу, а скорей всего, игумену, был устлан дорогими коврами. Вдоль двух стен располагались лежанки с пышными перинами, в третьей был сооружен очаг, который весело потрескивал горящими поленьями. Посередине стоял дубовый стол с четырьмя креслами, скорей, похожими на королевский трон, а на столе Иван увидел винные кувшины и серебряные блюда со всевозможной снедью – от жареной дичи с рыбой до соленой капусты и грибов.