Владимир Стрельников - Солдаты Сумерек

– Слышь, Колек, кого-то мне эти уроды здорово напоминают.

– Кажется, нас приняли за хулиганов!

– Ага! Или за идиотов, сбежавших из ближайшего дурдома.

– Не думаю! – Зубров кивнул в сторону поворота, где скрылись убежавшие. – В таком случае они сбежали бы из соседней палаты.

Вернулись в лес. Оба уже чувствовали сильный голод.

– Блин! По-моему, этот дурацкий аппарат вообще сработал обратно во времени. Причем, далеко не на минуту! – Коля вновь жадно обкусывал травинки.

– Похоже на то. К тому же мы ещё и здорово переместились в пространстве. Это ведь явно не Россия. Даже не Русь!

Немного помолчали.

– Слушай, Володь, а как мы теперь назад-то вернемся?

– Да фиг его знает, товарищ майор. По-видимому, никак!

Повисло гнетущее молчание. Первым его нарушил Зубров:

– Дёрнуло нас с этим анабиозом связаться! Куда нас, интересно, занесло?

Феоктистов неопределенно пожал плечами:

– Я тебе пособие по истории, что ли? Хотя, по-моему, что-то вроде такого носили где-то в Европе, в средние века.

– При рыцарях, что ли?

– Ну да. Тут у них ещё попы всякие должны быть, короли там, разбойники.

– Слушай! Так может нас за разбойников-то и приняли?

– Да кто же их знает.

– Ну, так это… Может, действительно, попробуем поразбойничать? Один фиг ничего не умеем. А уж по башке-то как-нибудь дадим! Тем более, оружие есть.

– А тебе не стыдно будет грабить и убивать бедных крестьян?

– Почему сразу крестьян?! – обиделся Николай. – Можно нападать только на богатых. Как Робин Гуд! Или Дата Туташхиа. И убивать при этом никого совсем не обязательно – достаточно напугать.

Феоктистов оживился. Только недавно по телевидению прошел английский сериал про легендарного «благородного разбойника», оказавший на всю советскую молодежь огромное впечатление. А киносагу «Берега» про его грузинского аналога вообще показывали каждые летние каникулы.

– Как Робин Гуд? Вообще-то, мысль. Но давай уж совсем на крайняк оставим!

* * *

Все же друзья вернулись к проселку. Ведь там были люди. Крестьяне (или кто они?) сновали довольно часто, отчего близко подходить не стали. Но их всё равно заметили, и с дороги донеслись крики.

– Блин, фигня какая-то! – досадливо сплюнул Зубров. А Феоктистов спросил:

– Тебе не кажется, что идея с разбоем вообще туфтовая?

– Это почему?

– А ты в школе хоть раз у малышей деньги отбирал?

– Не-ет… А это-то здесь при чем? – искренне удивился Николай.

– Притом! Если в человеке нет склонности к преступной жизни, так и не получится ничего.

Зубров промолчал. Друг опять оказался прав. При всем заманчивом антураже Робин Гуда вживую пригрозить кому-нибудь вот этим томагавком он, пожалуй, не сможет. А уж рубануть… Перед глазами сразу вставали лесные покойники.

– Ну и чем нам заняться? Милостыню просить? Или в батраки наняться?

– А хотя бы!

– Так мы языка не знаем.

Теперь замолчал Феоктистов. Потом вздохнул:

– Слушай, а ведь если здесь, действительно, средневековье, нас ещё и на костре могут сжечь. Живьём! Или, там, повесить.

– Это за что же, интересно?

– За шею! А повод найдут. Здесь инквизиция знаешь, как свирепствует? Чуть что не так – сразу на костер. А докопаться можно и до столба. У тебя вон одежда непонятная какая-то, говоришь фиг знает на каком языке. Да и вообще – откуда ты, такой красивый, здесь взялся?

Зубров молча осмотрел рваные джинсы и тёплую фланелевую рубашку. Зачем-то проверил содержимое карманов:

– Ладно! Мы в лесу или где? Пошли ягод, что ли, поищем или грибов каких.

* * *

До самого вечера бродили по сырым, местами сильно заболоченным зарослям. Но пока везло лишь с водой, так как часто попадались чистые ручьи. В более сухих местах деревья стояли мощные, кряжистые. Боковины стволов обтягивали зелёно-коричневые шубы мха, а нижние ветви, как лианы, оплетали плёнки лишайников. Через повсеместные буреломы лезли к солнцу прутья молодой поросли. Так что продираться сквозь чащобу было проблематично. В болотистых местах лес стоял хлипкий, с перекрученными уродливыми стволами. Но туда даже лезть не хотелось.

Не смотря на обилие сырости, грибы не попадались. Лишь уже на закате нашли поляну с земляникой, которая только начинала спеть. От голода Зубров вспомнил, что съедобны молодые побеги папоротника. Ими и набили давно пустые желудки.

Второй шалаш получился более красивым. Его стенки попытались утеплить папоротником, а «лежанку» сделали из вороха тонких и разлапистых сухих веток. Кроме того, закрыли зеленью вход. Спать получилось чуть удобнее. Пружинящие прутики, в отличие от сырых листьев, почти не забирали тепло. А лишённая продыха внутренность постепенно нагревалась от дыхания. Но утренний холод всё равно достал. К тому же ветки намяли непривычные бока. Даже сквозь рубашки.