Альберто Васкес-Фигероа - Земля бизонов

Его враги были настолько могущественны, что по сравнению с ними подобная пошлая смерть казалась просто смехотворной.

Сьенфуэгосу удалось уйти от преследования ревнивого и жестокого Леона де Луны и его кровожадных псов, он пересек Сумеречный океан в компании адмирала Колумба, открыл Новый Свет, пережил кораблекрушение и гибель форта, где оказался единственным выжившим, вырвался из рабства свирепых каннибалов, прошел по дремучей сельве, знойным пустыням и заснеженным горам на Твердой Земле, без устали отбиваясь от воинственных дикарей и голодных хищников.

Можно сказать, что он ни в огне не горел, ни в воде не тонул. Словно пробка, он всегда оказывался на поверхности, каким бы сильным ни был шторм. Даже в бессознательном состоянии он, похоже, не собирался позволить грязной твари из морских глубин сделать то, что ни у кого не вышло.

Но какой же мучительной была боль! Казалось, адский огонь растекается по его жилам. Такой кошмарный, что прямо-таки разрывал мозг!

Боль настолько его измучила, что Сьенфуэгос не мог даже кричать, а лишь глухо стонал. Вскоре к боли добавилось удушье; теперь он на собственной шкуре испытал, что чувствовали несчастные дорады, когда он выхватывал их из воды и швырял на дно лодки. Из последних сил старался он удержаться на этом свете, но с каждым часом паралич все сильнее его одолевал, и на четвертый день у него уже не осталось сил даже на то, чтобы протянуть руку к бурдюкам с водой, запас которой он всегда держал на борту.

К счастью, ближе к вечеру пошел дождь, и тяжелые прохладные струи с силой забарабанили по его спине, вконец истерзанной нещадным тропическим солнцем.

Почти инстинктивно, в отчаянной попытке выжить Сьенфуэгос перевернулся на спину и открыл рот, позволяя дождю пролиться ему в горло; несомненно, именно это его и спасло, отсрочив финал его долгой жизни, полной опасностей и приключений.

Между тем, течению, видимо, наскучило играть с лодкой, и оно решило отдать ее на волю волн, ритмично набегавших на берег, которые вскоре выбросили ее на песок среди толстых корней мангровых деревьев, где лодка застряла, словно муха в паутине.

И тут же, привлеченные вонью гниющей рыбы, со всех сторон к лодке заспешили десятки огромных крабов. Они взбирались на ветви деревьев и оттуда пикировали на останки дорад, по-прежнему валявшихся на дне лодки.

А впрочем, некоторые предпочли другое лакомство, коим представлялось им покрытое язвами тело человека, почти столь же зловонное, как дорады. Только эти кровожадные крабы и привели Сьенфуэгоса в чувство.

Нельзя сказать, что ему было так уж приятно обнаружить себя в окружении десятков этих мелких тварей, опасливо наблюдающих за ним выпученными глазами и готовых вот-вот вонзить в его тело острые клешни.

Ползком, из последних сил, которых иному человеку не хватило бы, канарец выскользнул из смертельной ловушки, кишащей маленькими, но безжалостными и свирепыми врагами. Он ухватился за ветку, которая едва выдержала его вес.

Но все же он немного опоздал: с полдюжины голодных ярко-красных раков все же успели вцепиться в него клешнями, и ему стоило немалых усилий отодрать их и побросать в воду одного за другим.

— Вот ведь мать вашу за ногу! — не удержался Сьенфуэгос от ругательства. — Вы что же, решили сожрать меня живьем?

Он застыл на мгновение, подобно обезьяне, вскарабкавшейся на вершину колючей акации, и попытался понять, какая часть его тела или духа не пострадала.

Казалось, на теле не осталось ни одного целого участка кожи, ни одной целой косточки, ни одной мышцы, которую бы не сжимала мучительная боль.

Опухшие руки раздулись вдвое, набрякшие веки едва позволяли открыть глаза, а губы запеклись сплошной коркой.

Даже трупы, которые ему доводилось видеть на своем веку, выглядели лучше. Но ни один труп не способен дышать, а канарец Сьенфуэгос был из тех, кому достаточно знать, что раз он дышит, то все еще жив. Все остальное было лишь вопросом силы воли.

Видимо, его воля к жизни была поистине несокрушима, если он смог продержаться на хрупких ветвях мангрового дерева три дня и три ночи; а впрочем, в жизни Сьенфуэгоса и прежде случались подобные моменты. Вооружившись толстой веткой, он неустанно сбивал настырных крабов, которым явно приглянулось его распухшее тело, и они снова и снова пытались влезть на ствол дерева и добраться-таки до своей жертвы.

Но когда начался прилив, красные крабы попрятались в норах или под камнями, чтобы не стать добычей рыб, которых принесла с собой вода, затопившая мангровые заросли почти на метровую высоту. Лишь теперь измученный канарец смог закрыть глаза и забыться благословенным сном.