Юрий Бельский - Тригг и Командор

А если это просто пьяницы или матершинники, тогда, может быть, у них был еще шанс на исправление?

Можно было бы отказать им на время в праве почетного караула у полкового знамени или запретить ношение золотых аксельбантов на приватных балах — уверяю вас, через недельку-другую всю эту ребячливую дурь как рукой бы сняло… Пить — пей, но знай меру, как говаривал граф Потемкин.

— К сожалению, барон, это была не «ребячливая дурь», как вы изволили выразиться. Говоря языком науки, их «идеей фикс» была профессиональная замена реальных ценностей на внешне схожие подделки. Речь, правда, шла не только о золоте или бриллиантах. Они занимались манипуляциями с якобы новыми смыслами очевидных вещей.

В какой-то мере они действительно были шулерами, только шулерами идейными, искренне убежденными в собственной правоте.

— Вроде вражеских лазутчиков? Не могли бы вы привести какой-нибудь пример их шпионской деятельности, а то я не силен в тонкостях большой науки и высоких материй… хотя, помнится, в Ганновере — или в Веймаре? — два раза бывал в доме самого Лейбница [5] Примечание. Вероятнее всего, барон посещал дом знаменитого ганноверского пивовара Ганса-Ульриха Лейбница — дальнего родственника великого немецкого ученого. — прехорошенькая у него была горничная, знаете ли. Если бы не приказ Милорадовича выдвигаться на помощь к пруссакам, я бы и в третий раз туда заехал. До сих пор жалею, что в конце кампании на обратном пути ночью проскочил мимо этого городка. Все они так похожи там, что и родная мать не отличит Веймара с Ганновером от какого-нибудь Готтенхофена…

— Хорошо. Попробую объяснить более детально. Вы играете в покер?

— Конечно. Офицер, не играющий в покер, — это абсурд, нонсенс, сапоги всмятку!

— Представьте себе, что вы вистуете, имея на руках бубновый флеш-рояль. Вы поднимаете ставку все выше и выше, пока жалость к сопернику не останавливает вас на какой-нибудь милосердной цифре, равной, например, стоимости хорошего седла с бархатными кистями.

Карты раскрываются — у вашего соперника вы видите жалкие три семерки… Вы тянетесь за выигрышем и вдруг слышите от партнера, что в Париже, по новой моде, три семерки бьют не только флеш-рояль, но и тузовый покер! Что вы сделаете в ответ на это?

— Как что? Пристрелю мерзавца прямо через стол! Тут о дуэли как-то и говорить неловко. Порядочные люди не поймут даже минутной заминки в столь деликатном вопросе…

— Не поймут, если этот шулер один такой — исключение из правил в приличном обществе. А если шулером является каждый третий, да еще если этот третий дослужился до полковничьих погон? У вас просто не хватит ни свинца, ни пыжей на всех сукиных сынов в этом муравейнике…

— Какую тягостную картину вы нарисовали. Неужели у вас на родине дошли до такой низости?

— Именно так. Только, конечно, дело было не в игральных картах. Я имел в виду именно принципиальную подмену всех базовых понятий цивилизации. Ну, вы понимаете меня — честь, доблесть, достоинство и всякое такое…

Атлантида была лишь первой жертвой тех мерзавцев. Но, даже проиграв в открытом столкновении с Великой Традицией, они ведь все равно победили. Сбежав за границу, кентавры оставили за собой отравленные гнилью колодцы, ручьи и реки. Все остальное было бы лишь делом времени.

Атмосфера в стране была уже окончательно испорчена. Когда стало понятно, что новое поколение неизбежно должно превратиться в кентавров, было принято общее решение о полном уходе с обитаемой суши в мир дальних глубин.

Все ушедшие под воду свободные граждане обзавелись мощными хвостами, плавниками и нейтральной плавучестью.

— А те кентавры, как вы уже говорили, подались в Грецию и Левант?

— Не только. Как и всем паразитам, им жизненно необходим был кто-то, чей плотью они могли бы питаться. Как комарам, например, нужны люди и лошади для того, чтобы пить их кровь.

Кентавры жили и питались исключительно прогнившими идеями, насквозь прогнившими, потому, как именно такие и могли переварить их заживо разлагающиеся души.

Проблема только в том, что гнилые идеи просто так на дорогах не валяются и сами по себе в воздухе не витают. Для приготовления любой надежно сгнившей философской субстанции необходимы идеи абсолютно здоровые, которые можно было бы потом скомкать, вывернуть наизнанку и настоять до готовности в мусорном ведре или компостной яме.

— Это что-то вроде «либерте-эгалите-фратерните» — свобода-равенство-братство в Париже до консульства Бонапарта?