Когда его мать умерла, мой сын стал проводить много времени с её родственниками, хранителем одежд принцесс Сумбатом и его женой. Они были уже стары и бездетны, ибо если смотритель служит на женской половине дворца, то он должен быть оскоплён. Но Сумбат всё равно был женат, так как это в обычае у византийских евнухов. Он и его жена любили Хальфдана, хоть и звали его Георгием, и когда я был в отлучке по своей службе у базилевса, они заботились о моём сыне. Однажды, когда я возвратился с похода, я нашёл старика плачущим от радости. Он рассказал мне, что мой сын стал наперсником принцесс, особенно Зои, и что он уже успел подраться с ней, но не смог победить, поскольку Зоя была старше его на пару лет. И несмотря на драку, Зоя сказала, что она всё равно предпочитает его, как своего друга, чем племянницу митрополита Льва, которая всякий раз валится на колени и заливается слезами, если ей вдруг порвут одежду во время игры, или сына камерария Никифора, у которого заячья губа.
Сама императрица Елена, как сказал старик, потрепала мальчика по голове и назвала его маленьким волчонком и велела ему не дергать её высочество Зою за волосы, даже если она плохо с ним обращается. Тогда Хальфдан уставился на императрицу и спросил, когда же он сможет это сделать. В ответ на это императрица изволила снисходительно рассмеяться, что стало по словам евнуха, наисчастливейшим событием в его жизни. Хотя, это всё ребяческие пустяки, но и для меня вспоминать о них, осталось одной из немногих оставшихся радостей.
Со временем многое изменилось, и я многое пропущу, чтобы не сделать мой рассказ слишком долгим. Но спустя следующие пять лет, когда я уже командовал отрядом телохранителей, однажды Сумбат снова нашёл меня, и в этот раз плакал он не от радости. В тот день во дворце он наведался в покои, в которые обычно редко кто заходил, ибо в них хранились одежды для коронации, чтобы посмотреть не видно ли там крыс. Вместо крыс он обнаружил там Хальфдана и Зою, сделавших себе ложем те самые наряды для коронации, которые они для этой цели вытащили из сундуков, и занятых новой игрой, при виде которой он застыл на месте от ужаса,. Пока он стоял как громом поражённый, они подхватили свою одежду и исчезли, оставив после себя измятые императорские наряды цвета пурпура, шёлк для которых был привезён из самого Китая. Не зная что делать, старик как мог разгладил и привёл платья в порядок, а затем с оглядкой вернул их обратно в сундуки. Он сказал мне, что если бы кто ещё прознал про это, то у него, как кастеляна, была бы одна участь – лишение головы.
Как раз в это время императрица лежала больной в постели, и все царедворцы по этой причине были в её покоях, и у них не было времени отвлечься на что-либо ещё; поэтому за принцессой Зоей следили не так ревностно, как обычно, и она сумела воспользоваться этой возможностью, чтобы соблазнить моего сына. Старик сказал, что нет сомнений в том, что вина целиком лежит на Зое, ибо никто не поверил бы, что сам мальчик тринадцати лет мог вынашивать такие дерзкие замыслы. Но уже ничего не могло изменить случившегося, и Сумбат счёл это наихудшим ударом судьбы, что когда-либо обрушивался на него.
Но я лишь посмеялся над его рассказом, подумав, что мальчик повёл себя как истинно мой сын, и попытался успокоить старика, сказав ему, что Хальфдан пока ещё слишком юн, чтобы подарить Зое маленького императора, как бы сильно они оба не старались; и то, что хоть одежды для коронации и помялись, но вряд ли они понесли какой-то действительный ущерб. Но евнух продолжал хныкать и стенать. Он сказал, что все наши жизни в опасности – его, его жены, моего сына и даже моя – ибо император Константин прикажет немедленно убить нас всех, если узнает о случившемся. Никто, добавил он, не может усомниться, что Зоя не испугается того, что её видели с Хальфданом, ибо хотя ей всего лишь пятнадцать, характер у неё как у пышущей пламенем дьяволицы, а не краснеющей девственницы, поэтому нет сомнения, что она снова будет пытаться соблазнить моего сына, благо что он единственный в её окружении кто не похож ни на женщину, ни на евнуха. А когда этот позор выйдет наружу, Зоя отделается в худшем случае упрёками от епископа, зато все мы будем казнены.
Понемногу его страх начал передаваться и мне. Я вспомнил о виденных мною людях, которые были изувечены и убиты за оскорбление императорского достоинства за все годы, что я служил в варяжской страже. Я послал за моим сыном, и мы оба набросились на него с упрёками за то, что произошло, но он сказал что ни о чём не сожалеет. Это случилось не в первый раз, сказал он, и его не надо было соблазнять как невинное дитя, ибо он разбирается в любви не хуже Зои. Я понял, что теперь ничто не сможет их разлучить, но большое несчастье постигнет всех нас, если мы позволим их встречам продолжиться. Поэтому я запер сына в доме евнуха и отправился во дворец, чтобы добиться встречи с начальником дворцовой стражи.
Читать дальше