Наталья Готовцева - Непряха

Загуляли как-то в Стыдном, долгонько стояли там в ожидании приказа, куда следовать на службу. Венчанный недавно на царство помазанник Божий Иван Васильевич выказывал нетерпение укрепиться в своем положении самодержца. Задался целью сотворить на всей земле свое царство-государство: «Москва должна стать православным центром мира! Мы желаем!» Особливо зарделся после великого пожара и волнений в народе, когда чернь устроила беспорядки на улицах Москвы, разграбила дворы Глинских, перебила бесчисленно вооруженных слуг. Царь, вышедший самолично к разбушевавшимся бунтовщикам и успокоивший их, уверовал в свою избранность, в свою силу и власть, данную им сколь не по рождению, а свыше. А ближний басурманский мир был угрозой этому свершению, значится, первостепенное дело покорить себе Казань, присоединить ханство к Руси, тем не дать ему создать союз с крымчаками и ослабить влияние Османской империи. Первый поход стал демонстрацией намерений Ивана. Кудеяровцы в стороне не остались, нанялись к союзнику московитов Шаху-Али, но так и не выступили. Вестник сообщил, что все царское войско, простояв одну седмицу без дела под стенами Казанского ханства, развернулось и ушло обратно на Москву. Казаки и распоясались, постоялый двор сотрясался, шумел. Фрол сомлел быстро, перебрал, по молодости был некрепок на хмельное. Братья-казаки снесли его в ближайший курень, где жила молодая вдовица их сотоварища, погибшего в одной из неудачных стычек при набеге на Персию. Она впустила: «Пусть проспится, не жалко». Через часок-другой туда заглянул Тихонков. Он заранее сговаривался с красавицей-черкешенкой, приглянулась она ему давно. Ожидал, что вот случай и случился, ночка будет сладостной… Кудеяр, одной ногой переступив порог проема с низкой притолокой, разогнулся было да так и застыл: Фрол раскидывал прямо по всему земляному полу солнцем под ноги вдовы связки шкур. Там и соболя с горностаями, да лисы с белками.

– Будешь у меня сама вся наряженная с ног до головы, укрываться скорой и ступать только по скоре. Дарю! – Фрол, возбужденно сопя, шатаясь, кое-как поднялся с колен и попытался обнять женщину.

А та пихнула его и съязвила:

– Ишь жених выискался!

Фрол и так еле держался на ногах, не устоял и всей тушей опрокинулся на спину, сдвинул и стол, и скамьи дубовые. Полетели чаши, туеса, а глиняный горшок глухо стукнулся об лоб молодца, лопнул, и из него вывалилось варево, залив всю забубенную головушку незадачливого ухажера. Черкешенка только еще заливистее захохотала, завидев атамана, подмигнула ему.

– Эко каков у тебя сотник, однако! Горазд чужим добром похваляться!

Кудеяр хмурил брови, играл желваками, но перекреститься на образ не забыл.

– Молодцев приваживаешь, красавица. Зачем он тебе, меня дразнить удумала?

– Заревнуешь что ли? – все веселилась Прасковья.

Кудеяр в ответ только хмыкнул.

– Чо встал пнем, помоги лучше, самой мне с таким бугаем не совладать, – наклонилась с утиральником над Фролом, собрала с лица варево и уже серьезно, глядя прямо в глаза Кудеяру, сказала. – Ты не казак, но орел! Ты всюду верх возьмешь, высоко летаешь, а этому, – небрежно, не глядя, махнула на начинающего очухиваться Фрола, – казаком никогда не стать. Как бы ни был лих да удал, в нем бесов много. Ежели их усмирить не сдюжит, так и не будет ему жизни. Да и видно, жар чужими руками загребать привычен, однако.

Тихонков в ответ снова промолчал. Прасковья отвернулась, оправила шлычку, прикрыла голову упавшим на плечи платком.

– Забирай молодца своего, да скору не забудь, – нагнулась, подняла связку соболей, протянула атаману. – Твоя, что ль? – и все же решила объясниться. – Его уже упившегося отсыпаться приволокли. Да только окаянному с пьяного сна привиделось что – глазенки на меня выпучил, бормочет, так и выскочил вон. А уже сызнова вертался с мехами, остальное ты видал.

Тихонков быстро позабыл и о неслучившемся свиданьице, и о Прасковье-черкешенке и о происшествии ни разу Флору не помянул. Призвала служба в поход на турецкий Азов, хлопот достаточно, не до пустяков. А Фрол, толком не помнящий того дня, сам на рожон с расспросами не лез. Ухо держал востро, выжидал случая сделаться нужным атаману. Открыто своих намерений не выказывал, не услужить желал, а именно сделаться незаменимым ближайшим личным помощником. И случилось как-то, что Тихонков стал обязан ему жизнью – спас его Удатный от погибели.

Дело было после второго похода на Казанское царство. Государева задумка поставить крепость почти под вражескими воротами, но скрытой от глаз недругов, была невероятной по замыслу. Царь серчал, что походы не дают действенных результатов, и поставил задачу перед Избранной Радой и военачальниками – действовать умом и разумом. Задумали обширный прожект. Осмыслили предыдущие промахи, оплошности войскового устройства и завели не виданные доселе новшества. А там и настрой у войска укрепился: «Ох, и умен царь-батюшка, с таким хоть в огонь пойдем!»