Всеволод Глуховцев - Тридевять небес

Ползучее восстановление царских воинских званий началось несколько лет назад, правда, подпоручики и поручики при этом превратились в лейтенантов и старших лейтенантов, а генеральские чины официально все еще были под запретом. Но ясно было, что не горами время, когда вернут и их.

– Ну, товарищ капитан… – только и вымолвил его спутник.

– Учись, сержант, – хмуро бросил Абакумов.

Теперь он сам вынул из потайного кармана куртки пистолет – бельгийский «Браунинг хай пауэр», подошел ко второму поверженному, начавшему подавать признаки жизни.

С короткого замаха рукоятью браунинга Абакумов врезал лежащему в челюсть, вновь отправив того в беспамятство. Шагнул к другому лежащему, и тому добавил такого же подарка. И, наконец, шагнул к главарю.

Тот лежал без чувств и без движения, но капитан носком сапога перекинул тело вверх лицом и беспощадно, сокрушительно трижды пробил рукоятью в челюсть, скулу и выше.

– Вот так, – сказал он, распрямившись и брезгливо отряхнув руки. Пистолет уже исчез в недрах одежд. – Ну-ка, давай эту падаль стащим с дороги… А, вон нужник, кажется? Давай туда.

Тела отволокли к сортиру.

– Подохнут на морозе?.. – неуверенно спросил сержант.

– Тебе жалко? – хмыкнул начальник.

– Да ну! – как-то даже испуганно откликнулся подчиненный. – Я к тому, что если что… ну, трупы там…

– Не думай о том. Это мои заботы. Разберусь. Подохнут, так подохнут, а живы останутся, глядишь, умнее станут. Хотя это вряд ли… Ну, идем! Далеко еще?

– Да нет. Минут пять ходьбы.

Сержант глянул на часы и поразился: вся схватка, включая словесную дуэль и перетаскивание поверженных, заняла меньше четырех минут. И никто не шелохнулся вокруг. Правда, место глухое, хоть и освещенное – урки знали, где нападать.

– Совсем немного. Вот сюда… – приговаривал сержант. – Как вы с ними лихо, товарищ капитан! Я глазом не успел моргнуть!

– Учись, – повторил Абакумов. – Вот нас учили специально в «Динамо».

– Рукопашному бою?

– Не только. А насчет рукопашного… есть такой человек, фамилия его Харлампиев. Анатолий Харлампиев. Он все приемы, стили изучил, от всякой там народной борьбы до приемов из разных разведок мира. У англичан, у немцев кое-что взял – сам говорил. У французов… Ну вот, создал свою систему, так называемую самооборону без оружия. Сокращенно – самбо. Понял?

– Понял.

– Хочешь – научу? Покажу приемы кое-какие.

– Еще бы, товарищ капитан!..

– Ну, сказано – сделано. Так, тут-то куда идти?..

– А вот сюда, пришли уже. На второй этаж надо подняться.

Вошли в убогий подъезд, по деревянным лестничным маршам, стараясь не скрипеть, поднялись на второй этаж. Абакумов слегка поморщился от неопределенно-тошнотного запаха, присущего старому жилью.

На площадку второго этажа, сумречно освещенную синей лампочкой, выходило пять дверей. В одну из них, обитую обшарпанной клеенкой с утеплителем, сержант глухо стукнул дважды.

Она мгновенно открылась.

– Жду! Проходите.

Сержант бросил мгновенный взгляд на начальника, поймал ответный взгляд и чуть заметное движение бровей, все понял: никаких имен и званий, полное инкогнито. А уж хозяин пусть что хочет, то себе и думает. Конечно, он поймет, что перед ним не кто иной, как начальник Управления. Но самим раскрываться незачем.

– Проходите, прошу, – повторил тот.

Озираясь, гости прошли в комнату.

Взором опытного опера капитан распознал, что помещение нежилое. То есть, используется, понятное дело, этим типом, но живет он не здесь. Конспиративная квартира. Ну что, молодец, старикан.

То, что встречающий – человек немолодой, Абакумов понял еще в полутьме «прихожей», отгороженной от комнаты тщедушной дощатой перегородкой.

– Прошу садиться! – почти торжественно провозгласил конспиратор и сел сам за круглый стол, покрытый потертой, но чистой светлой скатертью, на котором стоял графин с водой и два стакана.

Пока все это длилось, начальник управления, разумеется, мысленно работал на восприятие информации. Схватка молодецки всколыхнула его, все чувства будто обострились, мысль работала быстро, хватко, на кураже.

Итак, что можно сказать о хозяине?..

Седоватый, на вид сильно за пятьдесят, хотя по документам помоложе. Какой-то перекошенный, левое плечо выше правого. Из «бывших» – видно сразу, хотя Абакумов знал это и раньше. Суетливый, много лишних движений, глаза бегают… Видно, что жизнь пропустила его через много сит и терок.