Густав Эмар - Том 7. Авантюристы. Морские цыгане

— Нет, друг мой, — отвечал граф, с волнением протягивая ему руку, — вы не предусмотрели одного.

— Чего, граф? — удивленно спросил сбир.

— Я не хочу бежать! — отвечал молодой человек, печально качая головой.

При этом ответе, которого сбир вовсе не ожидал, он посмотрел на графа с изумлением, как будто не понял. Граф кротко улыбнулся.

— Это вас удивляет? — спросил он.

— Признаюсь, граф, — ответил сбир с замешательством.

— Да, — продолжал граф, — я понимаю, вам должен казаться странным отказ принять такое великодушное предложение. Не часто бывает, что пленник, которому предлагают свободу, упорно остается в плену. Я должен вам объяснить такое странное поведение, и я объясню его немедленно, чтобы вы не настаивали и предоставили мне действовать по моему усмотрению.

— Я всего лишь ваш нижайший слуга, ваше сиятельство. Вы, конечно, лучше меня знаете, как вам следует поступить, стало быть вам нет никакой надобности объяснять мне ваши поступки.

— Именно потому, что вы старый слуга моего семейства и даете мне в эту минуту доказательство безграничной преданности, я должен объяснить вам причины отказа, который так вас удивляет. Выслушайте же меня.

— Если вы непременно этого хотите, граф, я вам повинуюсь.

— Хорошо, садитесь возле меня, другие не должны знать, что я буду говорить.

Сбир взял табуретку и сел возле графа, как тот приказал ему, сохраняя однако почтительное расстояние.

— Во-первых, будьте уверены, — продолжал граф, — что я отказываюсь от вашего предложения не по какому-нибудь предубеждению против вас, я вам полностью доверяю. Более двухсот лет ваша фамилия привязана к моей, и мы всегда могли похвалиться вашей преданностью нашим интересам. Отметив это важное обстоятельство, я продолжаю. Положим, что план, придуманный вами, удается, хотя мне кажется, что очень трудно привести его в исполнение, и малейшая случайность может в самое последнее мгновение поставить успех под сомнение. Что случится? Я вынужден бежать без всяких средств, без друзей, и я не только не смогу отомстить своим врагам, как замышляю, но, отданный, так сказать, на произвол судьбы, очень скоро опять попаду к ним в руки и стану объектом насмешек для тех, кого ненавижу. Я буду обесславлен, они станут меня презирать, и мне останется только одно средство расстаться с жизнью, которая потеряет для меня всякий смысл, когда все мои планы будут разрушены, — застрелиться.

— Ах, ваше сиятельство! — вскричал Бульо, сложив руки.

— Я не хочу потерпеть неудачу, — невозмутимо продолжал граф, — в страшной борьбе, что начинается ныне между моими врагами и мной. Я дал клятву, и эту клятву я должен сдержать во что бы то ни стало. Я молод, мне только двадцать пять лет, до сих пор жизнь была для меня сплошным удовольствием, мне все удавалось — и осуществление честолюбивых планов, и достижение богатства, и обретение любви. Теперь меня коснулась горесть… пусть она приходит. Тот, кто не страдал, тот еще не мужчина! Страдание очищает душу и укрепляет сердце. Уединение — хороший советчик, оно позволяет не обращать внимание на маловажные обстоятельства и сосредоточиться на главном; в одиночестве рождаются великие идеи. Я должен закалить свою душу страданием, чтобы отплатить своим врагам сторицей за все, что я вынес. Думая о разбитой карьере, о погибшей будущности, я найду необходимые силы для совершения мщения! Когда мое сердце умрет для всякого другого чувства помимо ненависти, тогда, только тогда я сделаюсь неумолимым и смогу безжалостно растоптать ногами тех, кто теперь насмехается надо мной и думает, что уже уничтожил меня. И тогда горе тем, кто осмелится помериться со мной! Вы дрожите от того, что я говорю вам, мой старый слуга, — прибавил граф, смягчив голос, — что же было бы, если б вам позволено было читать в моем сердце! Гнев, бешенство, ненависть против тех, кто безжалостно похитил у меня счастье, чтобы удовлетворить мелкое и преступное честолюбие — вот что вы нашли бы там.

— О, граф! Позвольте старому слуге вашего семейства, человеку преданному вам, умолять вас отказаться от этих ужасных планов мщения. Ах! Вы сами падете первой жертвой своей ненависти.

— Разве вы не помните, Бульо, — с иронией заметил граф, — что у нас говорят о характере членов того рода, к которому я имею честь принадлежать?

— Да, да, граф, — отвечал сбир, печально качая головой, — помню и даже повторю, если вы желаете.