Вячеслав Софронов - Непоборимый Мирович

Година за годиной корни древа людского врастали все глубже в толщу землицы непаханой, неухоженной, людским трудом не уваженной. Пара десятков лет прошла – стали те корни толще каната корабельного – не выдернешь, не выкорчуешь единым порывом. Разрослась, распласталась поросль людская, на каждом холмике семя свое бросила, приладилась к сибирскому суглинку от края до края землицы необжитой. Взошли семена, свезенные с России да Малороссии, из иных краев, переплелись меж собой и такой чащей встали, аж дух берет, захватывает…

Пришел срок, окрепли городки сибирские и потянулись в них люди подневольные, по царскому указу за грехи разные от привычной жизни отринутые. И тоже поровну – и с Великой Руси и с Малой, а доля страдальческая у всех одна, никакого различия меж ними сибирская сторона не делала, за всех за них одинаково печаловалась. Места на необжитой стороне вволю, хотя былой воли уже нет, что прежде те несчастные имели. Селились, кто где мог, только бы с голоду смерть не принять раньше времени, Богом отпущенного. И их страна Сибирушка принимала, чем могла, одаривала. Не ленись, не лодырничай, начнешь жизнь сызнова, и потечет она не хуже ранешней. Никто и не вспомнит, каких ты кровей был. Тем росла и полнилась младшая дочь любая Руси-Матушки, с юных лет от нее вскормленная. А как подросла, созрела, стала верной помощницей.

Раскинулась страна Российская от моря до гор Карпатских. Посередке – земля издревле русская, а по разные стороны от нее – украйны дальние: на одной стороне людей – что гороха в лукошке, а на другой – простор да воля, не углядеть, где и людская жизнь теплится. А народец – все одно сорту единого. Посев тот пошел от Главного Пахаря, населившего свой надел христианским племенем. Вера – она наиважней крови стоит. Та рано ли, поздно ли, обратно в землицу уйдет, а вера – она на небесах живет, ее не замажешь иным цветом, на чет-нечет не поменяешь, сколь ни пробуй. Вера нам свыше дадена, и несть ее следует с почитанием, радостью и превеликим желанием. А кто от кого первей, раньше пошел, то сколько ни спорь, спознать невозможно.

И стояли так две украйны крыльями по бокам от орла российского: одна – вражью рать на себя брала, а другая – войско русское солдатским строем полнила, подмогу подавала. И не зря землю Сибирскую родиной богатырей зовут. Кому в ней привелось счастье уродиться, тот непобедимым становился в любой сече и не боялся ни огня, ни булата, ни зрака вражеского. Если только землю свою родную пуще всего ценил, пестовал, поминал всю жизнь о своем звании сибиряка – перешагни-горы…

В канун Благовещения по заледенелой от множества проезжающих саней и повозок дороге две бабы в длиннополых тулупах тащили со стороны реки по узенькой тобольской улочке бочку с водой. Одна из них перекинула веревку через правое плечо, а конец ее намотала на правую, одетую в овчинную рукавицу, ладонь. А ее подруге приходилось тащить еще и деревянное ведро с водой, и она лишь одной рукой слегка подсобляла своей товарке. Обе они шагали молча, сосредоточенно глядя под ноги, чтобы вовремя объехать наледь или выбоину, оставляемые на дороге конскими повозками. Изредка сзади с очередной упряжки слышался зычный крик и щелканье кучерского бича, и тогда бабам приходилось сворачивать прямо в снег, чтобы освободить проезд. Едва ли не каждый возница норовил сказать им что-нибудь едкое, с подковыркой, на что они с готовностью отвечали таким же крепким словцом, да так, что задира, услышав и разобрав смысл сказанного, тут же поворачивался в их сторону, начинал дико хохотать и едва не вываливался из саней, крутя головой. Но никто не останавливался, не предлагал им свою помощь, поскольку у всех были на то свои причины. Поэтому обе бабы, не особо торопясь, с недолгими перерывами, не спеша, тащили санки дальше, пока не добрались до своей улочки, огибавший большой нарядный храм, и вскоре остановились у своих ворот.

Они не доводились родней друг другу, а всего лишь жили по-соседству, но с тех пор, как их мужей почти враз царь Петр призвал на службу и каждая осталась с тремя ребятами без кормильца и чьей-либо помощи, общая беда сблизила, породнила их. Незаметно потянулись они одна к другой, чаще стали захаживать в гости, и не сразу, а от случая к случаю, помогали в неотложных делах, делая трудную работу совместно. С тех пор житье у них стало как бы общее. Речь не шла о том, чтобы соединить два близенько стоящих дома в один, они не хотели оставлять родное жилье, но, едва проснувшись и выйдя на крыльцо, уже поглядывали на соседское окно: встали ли те, чем занимаются.