Вячеслав Софронов - Обреченный странник

— Есть у меня такой человек на твое счастье, да слова к делу не пришьешь, пиши расписку, что четверть, нет, треть от найденного тобой причитается тобольскому губернатору Алексею Михайловичу Сухареву.

— Третья часть? — недоуменно поднял брови Иван. — Я буду их искать–сыскивать, руды те, а вы, в кабинете сидючи, этакий прибыток себе в карман положите, пальцем не шевельнув?! Не по–божески оно выходит, ваше высокопревосходительство.

— Зато по–людски, — рассмеялся Сухарев. — Пиши расписку, иначе не видать тебе мастера, как своих ушей.

Иван, чуть подумав, поглядел внимательно в непроницаемые глаза губернатора и, махнув рукой, взял со стола перо, обмакнул его в чернильницу и, придвинув к себе поданный Сухаревым большой лист александрийской бумаги, четко вывел на ней: "За сим свидетельствую, быть одной третьей от дохода найденных мной серебряных руд отданными в пользу Тобольского губернатора Алексея Михайлова, сына Сухарева, коль он мне повсеместно в предприятии моем помощь оказывать станет". Затем размашисто расписался и, издали помахивая листом, презрительно скривясь, спросил:

— Теперь довольны, ваше высокопревосходительство? Все по–вашему? Сказывайте, где мне того мастера сыскать.

— Дай–ка прочесть вначале, чего ты тут понаписал, — взял Сухарев в руки расписку, — а то, может, нацарапал там непонятно что.

— Я свое слово завсегда держу. Теперь ваша очередь, скажите про мастера, и задерживать вас не стану.

— Вот сукин сын, — побагровел Сухарев. — Играть вздумал! Дай, кому говорю!

— Сперва ваше слово, потом моя бумага, — и не думал сдаваться Зубарев.

— Пусть будет по–твоему, — согласился губернатор. — Если что не так написал, я тебя и в Москве, и в Петербурге сыщу, не обрадуешься. Найдешь в казенной палате форлейфера Тимофея Леврина, что с Колыванских заводов по казенной надобности до нас прибыл. Скажи ему, что мной послан. А уж дальше сам с ним дело веди.

Иван молча положил перед Сухаревым свою расписку и, не поклонившись, вышел. Прямо из губернаторского дома он направился в сторону казенной управы, где без труда нашел Тимофея Леврина. Тот оказался подвижным человеком невысокого росточка, черноглазым, с кудрявыми, вьющимися по–цыгански волосами. Когда Иван объяснил ему причину своего визита, Леврин весело рассмеялся и спросил:

— А как же ты, братец, руду свою плавить собираешься?

— В печи, — растерянно ответил Иван.

— В русской, поди? — еще громче захохотал Леврин.

— А в какой надо? У меня другой нет.

Отсмеявшись, Леврин терпеливо объяснил, что печь для выплавки руды требуется особая, какие бывают на рудоплавильных заводах, а без таковой печи и думать нечего пытаться расплавить руду. Иван озадаченно почесал в голове и спросил:

— А там, на заводах, печи люди делают?

— Знамо дело, люди. И горшки не боги обжигают.

— Так, может, попробуем и мы такую в Тобольске выложить? Сам–то сможешь?

— Почему не смочь, смогу, коль помощников ко мне приставишь и материал нужный весь достанешь.

— По рукам! — протянул Иван ему свою твердую ладошку. — Если скажешь, что птичье молоко требуется, то и его сыщу.

Тимофей Леврин оказался необычайно веселым и общительным мужиком. Он так и сыпал поговорками, присказками, разными историями. Ивану, привыкшему иметь дело с осмотрительными и чаще всего молчаливыми купцами, поначалу претила веселость горного мастера, но уже через день он привык и воспринимал как должное шутливый тон своего нового знакомца.

— Ты, братец мой, не в бровь, а в глаз попал, на меня угодивши. Иной бы с тобой и говорить не захотел, отправил бы прочь, как путника в ночь. Зато я тебе сгожусь да про ту руду доподлинно все обскажу, ты уж мне поверь, не подведу. Для начала покажи, что за камешки от башкирцев привез, может, то булыжники обыкновенные, глянуть требуется.

Иван повел его к себе домой, вытащил из кладовой привезенные с Урала образцы руды, вывалил из сундука, где они хранились, на стол.

— Как определить: есть ли в них серебро? А может, и золото окажется? с надеждой спросил он Леврина.

— Маленький — мал, большой — велик, а средний бы и в дело пошел, да никто не нашел, — неопределенно высказался Леврин, неторопливо и осторожно перебирая камни, прикидывая их вес на руке. Некоторые он даже нюхал, поднося вплотную к лицу, наконец, насмешливо спросил Ивана:

— Чего мало привез?

— Знаешь, как их тащить–то на себе несподручно? Мы прошлой осенью по горам лазили, так едва живы сами остались. Хорошо, хоть вот это привезли, кивнул Иван на камни, — а ты: "Мало привез"! Скажешь тоже…