Любовь Воронкова - Сын Зевса (Дилогия)

Опекуны и не отказывались вернуть Демосфену его богатство. Но как вернешь, если все растрачено?

- Одно время, - рассказывала Ланика, - чтобы как-то прожить самому и сестре, Демосфен произносил судебные речи и этим зарабатывал. А нынче он стал политиком, вмешивается во все государственные дела Афин и пытается всем навязать свою волю.

- А не про него ли это говорили, что он картавый?

- Про него.

- Но как же он может произносить речи в Народном собрании? Такого оратора в Афинах никто не будет слушать, его тотчас прогонят!

- А его и прогоняли. Со свистом. Как начнет картавить - букву «р» не мог выговорить, - да еще как начнет дергать плечом, тут его и гонят долой с трибуны!

- Но почему же слушают теперь? Или только потому, что он выступает против Филиппа?

- Теперь он больше не картавит. Рассказывают, что он ходил по берегу моря и, набрав в рот камушков, декламировал стихи. Добивался, чтобы даже и с камнями во рту речь его была чистой. И так усиливал голос, что даже морской прибой не мог его заглушить. Потом произносил речи перед зеркалом, смотрел, красивы ли его жесты. А чтобы не дергать плечом - люди очень смеялись, когда он дергался на трибуне, - так он подвесил над плечом меч, как дернется, так и уколется об острие!

Александр внимательно слушал рассказ Ланики, опершись локтями на ее колени.

- А Демосфен кто? - спросил он. - Демосфен - царь?

- Ну что ты? - засмеялась Ланика. - Какой там царь! Простой афинянин. Демократ.

- А кто такой демократ?

- Это человек, который думает, что все надо делать так, как хочет народ. А царей он ненавидит.

- И моего отца?

- А твоего отца ненавидит больше всех.

Маленький сын царя, наморщив округлые брови, задумался. Он не очень уяснил себе, о каком народе идет речь и чего добивается Демосфен, научившись хорошо говорить.

Но что Демосфен ненавидит царей и ненавидит его отца, это он понял. И запомнил на всю жизнь.

Когда Александру исполнилось семь лет, его, по обычаю эллинов, увели от матери на мужскую половину дома.

Олимпиада была расстроена. Она расчесывала мальчику его тугие кудри, прихорашивала его. А сама все заглядывала в его большие светлые глаза - не блестят ли в них слезы, не таится ли печаль?

Но Александр не плакал, и печали в его глазах не было. Он нетерпеливо вырывался из рук матери, отмахивался от ее золотого гребня. Чтобы не расплакаться самой, Олимпиада пыталась шутить:

- Вот как ты собираешься в мегарон! Так же как Ахиллес, Пелеев сын, на бой собирался. Помнишь? От щита его свет достигал до эфира. А шлем сиял, как звезда. И волосы были золотые у него, как у тебя…

Но Александр, уже знавший наизусть всё об Ахиллесе, Пелеевом сыне, на этот раз не слушал, что говорит мать. И Олимпиада с горечью поняла, что ребенок уходит из ее рук и просто не может дождаться той минуты, когда вступит, как взрослый мужчина, в отцовский мегарон.

За ним пришел Леонид, родственник Олимпиады. Она добилась, чтобы его взяли педагогом-воспитателем к сыну. Все-таки свой человек, через него Олимпиада будет знать, как живется в мегароне Александру.

- Прошу тебя, не мучьте его слишком в гимнасиях, [6] Гимнасий - место для гимнастических занятий. - сказала она Леониду, и тот взглянул на нее с удивлением - так зазвенел ее голос от сдерживаемых слез, - он еще маленький. Вот возьми корзинку, тут сладости. Давай ему, когда он захочет полакомиться.

- Не могу ничего этого сделать, - ответил Леонид, - мне сказано: никаких уступок, никаких поблажек.

- Но ты спрячь, будешь потихоньку давать!

- А разве я один буду около него? Целая толпа воспитателей-педагогов. В тот же миг донесут царю. Нет, я буду воспитывать его, как подобает эллину, - чем суровей, тем лучше.

- Ну идем же! - Александр схватил за руку Леонида и потянул его к выходу. - Идем же!

Ланика, не выдержав, отвернулась и в слезах закрыла лицо покрывалом. Мать проводила мальчика до порога. И потом долго стояла под ливнем солнечных лучей, падавших сквозь отверстие в потолке.

Александр, не оглянувшись, ушел со своим воспитателем. Они пересекли солнечный двор и скрылись в синем проеме дверей мегарона.

Олимпиада знала, что этот день наступит, она с тайной тоской ждала его. И вот этот день наступил. Филипп отнял у нее сына, как отнял свою любовь. Но не наступит ли и такой день, когда она за все рассчитается с Филиппом?

Мрачная, со сдвинутыми бровями, Олимпиада вернулась в гинекей. Комнаты показались ей слишком тихими и совсем пустыми.