Михаил Шевердин - Тени пустыни

Что же случилось? Что же случилось?

А случилось, что зимой река не покрылась даже тонким ледком. Навигация не прекращалась. Сердитый Андрей Палыч позвал в контору Зуфара и подозрительно оглядел его с головы до ног, от новенькой фуражки штурмана с золотым «крабом» до носков сапог. Андрей Палыч ни в чем не подозревал Зуфара. Просто всегда он так смотрел. Но взгляд его всех вгонял в краску, особенно молодых штурманов, влюбленных в свою форменную штурманскую фуражку и в свое новенькое, до глянца начищенное штурманское звание. Оглядев Зуфара и не найдя ничего, к чему стоило придраться, Андрей Палыч сунул ему в руку рейсовый лист.

— Есть! — выпалил Зуфар и только тогда заглянул в лист. Заглянул и зябко повел плечами. Лицо его вытянулось в обиженной гримасе. Спине сделалось холодно, побежали мурашки — противные, щекотные… На бензиновой барже вниз по плесу!.. Холодище, река в перекатах и туманах. Речные туркмены — эрсаринцы говорят: «В такую воду черепаха в брод Аму может перейти!» Нет, не таким себе представлял Зуфар свой первый рейс, не для того покупал сине — суконную фуражку с «крабом» и начищал до сияния сапоги у айсора — чистильщика на Ленинской улице…

Баржа с бензином!.. Вот тебе и раз!..

Он обиженно молчал.

— Снаружи чистенький, а зад драный… Не хочешь? Сдрейфил? — подыграл Андрей Палыч.

Еще в штурманских классах чабан Зуфар прозвал Андрея Палыча волкопсом. Водится в пустыне такое неприятное животное — помесь собаки с волком.

А Андрей Палыч вскинул свои неимоверные брови — лисьи хвосты — и еще игривее съязвил:

— Финтишь! А с чего тебя в штурманы (он произнес по — речному — «в штурманы») произвели, юноша? Выдвиженец! Сидел бы в матросах, что ли, или клопов в бараньих шубах давил…

Хотя клопы в бараньих шубах не водятся, Зуфар мучительно оскорбился. Зачем Андрей Палыч лезет? Чабаны тоже люди. Волкопес ты, Андрей Палыч, вредный волкопес, помесь собаки с волком!

Зуфар покраснел, как девочка. Стыдливый краснеет — бес стыдный бледнеет. Старый речной капитан презирал его. «Ничего из тебя, пастуха, не получилось», — твердили под лисьими хвостами волчьи глаза…

— За что… сразу по мозгам… Погода… Трудно… — выдавливал из себя Зуфар и краснел все больше.

— Вон оно что. Кошка любит молоко, да рыло коротко. Река, брат, не песочек в твоей степи — пустыне. Река, она, брат, когда ласковая, а когда чертом царапает… Мы вот волком травленные, а тоже знаем: на реке все трудно.

Зуфар мял в руках рейсовый лист, щеки пылали.

— Жаль, хвоста у тебя нет, — подбавил вежливо Андрей Палыч.

— Что, что?

— А то, что, когда щенкам хвосты отрубают, злее делаются.

Андрей Палыч запнулся. Он подбирал, чем бы уязвить побольнее.

Зуфар понял и выскочил в коридор.

Самолюбие у Зуфара хлестало через край. Он имел привычку взрываться порохом. Но со старым речным капитаном не повзрываешься.

Зуфар был упрям. Пошел на пристань и принял бензовоз.

Молодому штурману с романтикой в сердце и стихами на губах мечтается стоять за штурвалом парохода — белого лебедя, слушать с трепетом восторга эхо пароходных гудков в просторах реки. А здесь вонючая неповоротливая посудина, железный казан проржавевший. «Эх, черная как смола завеса мрака простерлась над головой несчастного…» Это тоже слова какого — то поэта. И несчастный, конечно, он, Зуфар, — молодой, красивый, в красивой фуражке штурмана с золотым таким красивым шитьем. «Отрубили ему голову безжалостным мечом зла». По молодости лет Зуфар вечно барахтался в пучине восточной вычурности и напыщенной красивости. «Стеная в душе и проклиная», он решительно вскарабкался по мазутным сходням на баржу и зло стукнул ногой в начищенном сапоге по палубе. Палуба угрожающе загудела. Потянуло бензином. Мечта о красивой жизни на реке столкнулась с… необходимостью возить бензин по реке. Бензовоз!..

Искал Зуфар утешения в стихах:

Что же случилось? Что же случилось?

Ветер пронизывает тело, стынет душа, снег и песок лезут в глаза, в рот, в уши, а он, молодой степняк Зуфар, лишь недавно назначенный штурманом Аму — Дарьинского речного пароходства, распевает под свист северного ветра нежные, горестные строфы поэта средневековья, нежного лирика Атаи:

Сердце горит… В этой горести лютой

Я об одном лишь молю: расскажи мне

Мир ты несла: что ж идешь ты войною?

Что же случилось? Что же случилось?

На Востоке каждый — поэт, плохой или хороший, но поэт…

Вопль своей души Зуфар обращал не к какой — то определенной красавице. Он вздыхал о красавице вообще. Возникала, правда, одна, нечто вроде розового облака с невозможными голубыми глазами, но только в мечте… Нет, сейчас Зуфар вообще бы предпочел, чтобы горело не сердце, а самая обыкновенная печка. Сидеть вплотную к раскаленной докрасна буржуйке, ощущать волшебство тепла, по глоточку пропускать в себя огненный чай, испытывать живительный ток по всем жилам…