Даниил Мордовцев - Господин Великий Новгород. Державный Плотник

– Что ж они, идут прямо в Неву?.. – еще торопливее спросил Петр.

– Нет, государь; они раньше не войдут в Неву, пока из Ниеншанца не ответят им условным сигналом.

– Ты как же о сем проведал? – оживился Петр, и глаза его радостно сверкнули.

– Проведал я о сем, ваше величество, от лоцманов, кои проводят оные корабли в Неву.

– А где ты их видел?

– Они здешние, государь, рыбаки и живут на острове Хирвисари, где имеются ихние тони. Им дно Невы и все ее глубины и мели ведомы, как своя ладонь.

– Спасибо, мичман! – радостно проговорил государь. – Спасибо, лейтенант!.. С сего часу я возвожу тебя в чин лейтенанта.

– Рад стараться, ваше царское величество!.. – в радостном волнении пробормотал новый лейтенант.

– В чем же состоит их сигнал? – спросил Петр.

– В двух пушечных салютах с адмиральского корабля, на каковой салют из крепости ответствуют тоже двукратными выстрелами.

Взор государя выражал нескрываемое ликование.

– Будем ждать оного салюта и отсалютуем им тем же! – весело проговорил Петр.

Потом, несколько подумав, царь спросил:

– Для чего ж сии салюты так издалека?

– Для того, государь, чтобы прибывшие корабли ведали, что крепость обретается в благополучии и проходу кораблей к крепости Невою не угрожает неприятель.

– И мне таковая же мысль пришла в голову, – вымолвил Петр.

Действительно, в скором времени издалека, от моря, донеслись, хотя очень глухо, два выстрела. Русский пушкарь, заблаговременно поставленный у вестовой крепостной пушки и получивший инструкцию, что ему делать в случае салюта со взморья, отвечал такими же выстрелами.

– «Поцелуй Иуды» – скажет почтенный полковник Опалев, услышав наш ответ, – злорадно улыбнулся Меншиков.

– Сей салют – плач крокодила, – как бы про себя заметил Ягужинский.

– Почему «плач крокодила»?.. – спросил Шереметев, не особенно сведущий в естественной истории.

– Я читал, что в Египте, в Ниле, крокодилы, желая привлечь свою жертву к Нилу, к камышам, жалобно кричат, подражая детскому плачу, и посему, ежели человек притворно плачет, дабы обмануть кого своими слезами, сии слезы и называются крокодиловыми слезами, – отвечал Павлуша.

– Павел у меня во всем дока, – весело сказал государь.

– И точно, государь, малый у тебя собаку съел, – добродушно рассмеялся Шереметев.

«Ниеншанцский крокодил» продолжал плакать и 3 и 4 мая…

Вечером 5 мая из засады, устроенной русскими в камышах у устьев Невы, увидели, что от шведского флота отделились два корабля и, войдя в устье Большой Невы, бросили якорь против самой засады: в ожидании, конечно, лоцманов. И карбас молодого лейтенанта стрелою полетел к Ниеншанцу с новою важною вестью.

Вестей с засады государь ожидал с часу на час. Его удивляло и приводило в гнев то обстоятельство, что шведская эскадра вот уже четвертый день стояла на одном месте, не приближаясь к устью Невы. В открытом море атаковать ее простыми карбасами было положительно невозможно: их бы шведские ядра потопили один карбас за другим, не допуская до абордажной схватки на ружейный выстрел.

Поэтому, когда из лагеря заметили приближение карбаса нашего лейтенанта, то государь пришел в сильное волнение. Быстрыми шагами он направился к мосткам причала лодок.

– Должно, что зело важные вести везет гонец, – заметил Меншиков, – стрелой летит карбас.

– А мне сдается, что он стоит на месте, – возразил Петр.

– От нетерпения сие кажется тебе, государь.

Карбас еще не успел коснуться мостков, как бравый лейтенант перелетел на мостки и вытянулся перед государем…

– Что? – мог только сказать последний. – Короче!

– Сейчас, государь, два корабля отделились от эскадры и легли на якорь в устье Большой Невы в ожидании лоцманов.

– Какого типа и калибра корабли?

– Четырнадцатипушечная, государь, шнява «Astrel» и десятипушечный бот «Gedan».

– Спасибо, капитан-поручик Сенявин! [162] С е н я в и н – вероятно, дед будущего знаменитого флотоводца, адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина (1763–1831). Я сеи радостные вести никогда не забуду!

И государь горячо обнял молодого навигатора.

– Скоро выскочил в капитаны, – шепнул Шереметев Меншикову.

– Поистине достойно заслужил, – ответил шепотом же последний.

Нетерпение государя схватиться наконец с победителями под Нарвой в морском бою было так велико, его так неудержимо влекло к себе море, все еще «чужое» море, что он тотчас же, в тот же вечер, с разрешения главнокомандующего, генерал-фельдмаршала Шереметева, посадил на тридцать карбасов преображенцев и семеновцев и, отдав последних под команду Меншикова как поручика бомбардирской роты, пустился вниз по Неве, чтоб во что бы то ни стало добыть морские суда, залетевшие в устье его Невы из околдовавшего его душу европейского рая.