Эли Берте - Замок Монбрён

– Сир де Монбрён, то, что сказал вам менестрель по поводу вашей благородной родственницы, живо трогает меня. Она оскорбит меня, если не придет и не займет своего места. Я не прикоснусь ни к хлебу, ни к вину до тех пор, пока племянница ваша не удостоит меня своим обществом.

Облако неудовольствия опустилось на лицо барона, но, прежде чем он успел ответить, донья Маргерита вскричала с живостью:

– Клянусь честью, сир рыцарь, требуя подобных вещей, вы нарушаете права гостя и чужеземца. Не довольно ли для вас, что владетель Монбрёна и его жена лично принимают вас в своем замке?

– Сударыня! – прервал Кашан, придавая своей физиономии выражение менее жестокое, чем обычно.– Вы меня не поняли. Я не как должного требую, чтобы прекрасная Валерия де Латур удостоила меня своим присутствием, но прошу этого как милости, если она зависит от вас.

– Это желание вежливого и любезного рыцаря,– прибавил трубадур, с некоторой смелостью повышая свой голос.

Баронесса бросила на него гневный взгляд, но Монбрён тотчас отвечал:

– Я не хочу, чтобы мой гость мог подумать, что я имею причины скрывать от него свою родственницу. Мажордом! – прибавил он, обращаясь к человеку вальяжной наружности, стоявшему за его креслом с жезлом в руке.– Поди и скажи мадемуазель де Латур, что я приказываю ей сюда явиться.

Мажордом поклонился и вышел.

– Клянусь святым Жаком! – продолжал барон с некоторой иронией.– Я вижу, что сир де Кашан принадлежит к числу тех любезных рыцарей, о которых повествуют старые романы. Конечно, он воображает, что напал в моем замке на след прекрасной пленницы, которую непременно должен спасти, чтобы потом какой-нибудь трубадур имел право воспеть его в своей балладе. Но, к сожалению, он скоро убедится, что в Монбрёнском замке нет ничего подобного. Если моя прекрасная племянница не присутствует за ужином, так потому, что она, вероятно, не находит это для себя приличным. Она так самовластна!

– И в этом все несчастье,– прибавила баронесса.– Бог знает, как еще воспользуется она свободой, которую мы ей предоставили.

– Я сделаю ей строгий выговор, дочь моя,– сказал капеллан, набивая себе рот.– Пусть только явится ко мне на исповедь.

В эту минуту вошел мажордом со смущенным и расстроенным видом.

– Ну? – спросил барон.

– Благородная девица де Латур просит извинить ее, она не может явиться по вашему призыву.

– Почему?

– Высокородный барон, я не осмелюсь…

– Говори, вассал! Я требую.

– Она говорит, что принадлежит к фамилии, которая привыкла повиноваться только своему королю или своему духовнику.

– Хорошо сказано! – вскричал капеллан.

Монбрён в бешенстве ударил кулаком по столу. Но, сдержавшись, в ту же минуту обратился к Кашану и сказал с принужденной улыбкой:

– Если ваша любезность сомневалась еще в совершенной независимости моей воспитанницы, то вот, сир рыцарь, несомненное ее доказательство. Разговаривает ли при французском дворе хоть один прославленный воин так надменно, как эта девочка?

– Это плоды вашей доброты и смешного снисхождения к ней! – вскричала донья Маргерита.– Если б вы хотели поверить мне… Но господин рыцарь, надеюсь, не станет настаивать долее: иначе, для удовлетворения его желаний, за Валерией придется послать двух добрых стрелков! Гораздо лучше, если он не даст простыть этой превосходной бычьей ноге и в тишине насладится нашим гостеприимством.

Сир де Кашан колебался, но трубадур взглянул на него таким красноречивым и умоляющим взором, что он решился продолжать.

– Барон и баронесса! – начал он, стараясь скрыть недоверчивость, которая выражалась во всех его чертах.– Гордый ответ этой девицы только увеличил мое желание видеть ее. Умоляю вас, позвольте мне послать к ней с одним из ваших служителей приглашение, какое я сочту приличным. Если она и тогда откажется оказать мне эту часть, клянусь Богом, я не стану больше настаивать.

Барон неохотно дал свое согласие, а баронесса, желая скрыть досаду, вынуждена была отвернуться в сторону. Но незнакомец, не обращая на это никакого внимания, сказал несколько слов мажордому, и тот, поклонившись, вышел.

Глубокая тишина воцарилась за главным столом. Монбрён, его супруга и даже сам капеллан перестали есть. Глаза всех были устремлены на незнакомца, который, казалось, с любопытством ожидал результата посланной им миссии посольства.

Ждать пришлось недолго. Спустя несколько минут дверь отворилась, и Валерия де Латур вошла под балдахин в сопровождении мажордома и двух пажей, державших факелы.