Валериан Светлов - Авантюристка (Тайная любовница Петра I)

– Не бойся, моя женушка, не бойся! Это какое-нибудь приказание.

Он быстро вышел в сопровождении сержанта.

– Эта ночь не дает нам ни минуты отдыха, – вздохнув, проговорил пастор. – Тяжелые времена настали для Мариенбурга. Как бы это не было его последней ночью!

– Чьей?! – испуганно вскрикнула Марта.

– Города, – ответил пастор.

Тогда Марта торжественно выпрямилась; огонек отваги и решительности сверкнул в ее красивых голубых глазах.

– Отец мой! – дрожащим от волнения голосом проговорила она. – Что бы ни случилось с городом, со всеми нами, если он будет взят, и с моим… с моим… если он будет взят в плен нашими врагами… Я клянусь здесь, перед лицом Бога, что только одна смерть разлучит меня с моим мужем!

Она заплакала.

– Милое дитя мое, дорогая дочь моя! – обнимая ее, проговорила старуха.

– Бог милосерд, – сказал пастор. – Он никогда не допустит этого несчастья.

Старики были тронуты видом молодой девушки, которая опасалась за свое счастье, так неожиданно осветившее ее печальную жизнь.

В это время в зал торопливо вбежал Феликс в сопровождении сержанта и еще незнакомых офицеров и солдат. Вид у всех был возбужденный и торжественный.

– Что случилось, Феликс? – подбегая к нему, спросила Марта. – Куда тебя вызывали? Я предчувствую, что нашему счастью скоро настанет конец.

– Видишь ли, Марта… Зачем смотреть так мрачно на жизнь? Но ведь я, дорогая моя, солдат, и мое место там, где сражаются мои братья против врагов моей родины. Я думал, мне удастся отдохнуть день-другой и насладиться моим новым счастьем с тобой, моя дорогая жена. Но Бог судил иначе. Царские войска не хотят дать нам отдыха. Сегодня ночью начальники решили сделать последнюю попытку… назначена вылазка…

– И начальствование поручено нашему лейтенанту, – с гордостью заявил сержант. – Он известен за отчаянного смельчака…

– Феликс! – со страхом вскрикнула Марта.

Но офицер был теперь уже неузнаваем. Слова сержанта сильно подействовали на него. Лицо его засветилось выражением радости, и беззаветная храбрость сияла в его глазах.

– Не бойся ничего, Марта! Там, где идет дело о спасении города и, может быть, тысячи жизней горожан, там нельзя думать об осторожности… Но я буду думать о тебе, и твой образ будет охранять меня от опасностей битвы. От этой вылазки зависит все – спасение или гибель…

Марта обняла его и, прислонив свою головку к его груди, заплакала.

Все отступили от них, как бы желая выказать безмолвное уважение к ее горю. Их оставили вдвоем.

Они отошли в глубь комнаты.

– Марта, – строго и серьезно сказал Феликс своей жене, – помни: чтобы ни случилось со мной, ты должна любить меня. Если бы я даже не вернулся, не забудь меня, моя радость…

Марта рыдала.

– Клянусь тебе, Феликс, вечно любить и вечно быть тебе верной.

Он снял со своего пальца кольцо в виде железной змейки, простой, даже грубой работы, и подал его ей.

– Береги его, если меня не станет, – сказал он ей, и слезы навернулись на его глазах.

Она поцеловала кольцо и надела его на свой указательный палец.

Затем она протянула ему в обмен свой кисейный платок, который тут же сняла с головы.

– А это тебе, Феликс, на память обо мне…

Офицер прижал платок к своим губам и потом спрятал его у себя на груди.

Между тем надо было торопиться. В окно раздался нетерпеливый стук, и сержант быстро подбежал к Феликсу.

– Господин лейтенант…

– Иду, друг мой, сейчас иду… Марта, дорогая моя, прощай!

Он крепко обнял свою молодую жену, и она замерла в его объятиях. Потом оба подошли к пастору, опустились на колени, и Феликс проговорил:

– Благословите нас, господин пастор.

– Благословляю вас, дети мои! – торжественно сказал пастор. – Да даст Господь Бог тебе, мой дорогой Феликс, с честью и достойно закончить твое служение родине, да хранит Он тебя на всех путях твоих на славу нашего города и войска, на утешение твоей матери и жены. А тебе, Марта, да даст Он, Милосердный, силы перенести твое испытание в разлуке с любимым мужем.

– Аминь! – сказала тетушка Гильдебрандт и заплакала.

Впрочем, плакали все, и даже у пастора навернулись на глазах слезы, а сержант отвернулся, чтобы не дать заметить, как покраснели его глаза.

Затем все отправились провожать Феликса, и комната опустела.

В ней стало вдруг темно.

Дрова, тлевшие в очаге, догорели, и угли отбрасывали от себя красный отблеск, накладывая на предметы зловещие краски.

Полнейшая тишина водворилась в комнате, в первый раз за весь этот длинный вечер опустевшей от людей.