Ольга Елисеева - Белый ворон

— Шамбюр и де Фурно не стали бы действовать без прямого указания, — возразил граф.

— Но не вы отдаёте им приказы. — Артур покачал головой. — Вы сами не знаете, когда и какой ордер можете получить. Поэтому и решили подстраховаться. А вернее, подстраховать меня. Поверьте, я действительно ценю подобный шаг, тем более что вас за него не похвалят.

— Не важно. — Воронцов опустил глаза.

— Важно, — перебил его герцог. — Вы хотите и не можете мне что-то сказать?

Граф мучительно сглотнул.

— Артур, не заставляйте меня совершать должностное преступление. Вы прекрасно понимаете, о чём речь. Во всяком случае, догадываетесь из бельгийских газет и из подозрений собственных дипломатов.

— Настолько серьёзно? — Веллингтон сдвинул брови.

— Более чем.

— Когда?

— Не знаю. А узнав, не буду вправе предупредить.

Герцог несколько мгновений мял пальцами подбородок.

— Это заведомый проигрыш, — наконец выдавил он. — Так вы спасали не только меня, но и свой корпус? Сначала жертвой стал бы я, а потом, на втором витке, ваши люди.

— Я знал только о Шамбюре и Фурно. Но где гарантии, что нет других?

Артур пожевал губами.

— Какой ответной услуги вы хотите?

— Вашего влияния хватит, чтобы убедить кабинет всё-таки вывести английский корпус одновременно с русским, австрийским и прусским? — осторожно осведомился Воронцов.

Старина Уорт пустил лошадь вдоль озера. Подтопленный берег зарос осокой.

— Вы заметили, что во Франции не любят постригать газоны? Здесь и трава, и люди слишком своевольны. — Лицо Веллингтона оставалось хмурым. — Так вот, я думаю, что вопрос о выводе уже решён. Дорогой Майкл, я не совершу преступления, сказав, что после большой войны наша страна если не разорена, то уж, во всяком случае, не имеет денег на новые авантюры. Ума не приложу, откуда они у вашего императора? В Лондоне боятся решительных действий царя. Нам не на что сейчас снаряжать свежую армию. Если я, ссылаясь на свои источники, заявлю о реальности планов военной операции по свержению Людовика, то у нас скорее согласятся позволить Бурбону вступить в Священный союз, чем совсем лишиться влияния на Францию.

— Я был бы вам очень признателен.

Герцог сделал рукой жест, отметавший всякие выражения благодарности.

— Три года я ожидал чего-то подобного. Для всех будет большой удачей, если мы уберёмся на родину, не развязав побоища.

Первым, кто осмелился уколоть графа в связи с событиями в церкви Святой Екатерины, был Александр Раевский. Его собственный адъютант. Сопляк и мальчишка!

Утром следующего дня Раевский, вместо уехавшего Казначеева, подавал начальнику почту. Воронцов с неудовольствием следил, как тот раскладывает конверты на столе. Он был слишком сдержан и хорошо воспитан, чтобы вслух выражать раздражение. Но неужели нельзя запомнить, что газеты кладутся на правый угол, большие государственные пакеты в центр, непосредственно перед командующим, а счета слева, у пресс-папье? Почему Саша всё помнит и делает без понуканий?

Граф испытывал почти физическое неудобство, когда ему приходилось выговаривать людям за нерадение. Но такой же крайний дискомфорт он чувствовал, когда нарушались его раз и навсегда заведённые правила. Раевский распечатал пачку газет, чего делать, конечно, не следовало, ибо начальник любил первым прикасаться к свежим страницам.

— Странные бывают эти священники, — неожиданно сказал адъютант. Хотя его никто не спрашивал, а начинать разговор первым было неприлично.

Воронцов поднял глаза и выжидающе молчал.

— Делают оскорбительные вещи, — продолжал Раевский. — Как вы теперь всем докажете, что не собираетесь жениться на девице Браницкой?

От такой наглости у командующего слегка приоткрылся рог. Но он сохранил непроницаемое выражение лица.

— А кто вам сказал, будто я собираюсь что-то кому-то доказывать?

— Но мадемуазель Браницкая скомпрометирована, и если вы...

— Я также не собираюсь компрометировать мадемуазель Браницкую, — жёстко оборвал его граф. — Ваша настойчивость в этом разговоре извинительна, поскольку вы её родственник. Однако я не намерен обсуждать свои действия с кем бы то ни было. И могу лишь гарантировать, что найду выход, при котором честь вашей тётки. — Михаил намеренно выбрал это слово, так как оно создавало большую дистанцию между Раевским и Лизой, — честь вашей тётки не пострадает.

— Но в таком случае есть лишь один выход, — удивлённо протянул Александр, не ожидавший со стороны графа такой решительности.