Эмерсон Хаф - Крытый фургон

— Ты совершенно прав, Уилли! У тебя есть опыт, и мы тебе доверяем. И если бы Уингейт не был намного старше тебя, и если бы его уже не выбрали главным, то я бы проголосовал за то, чтобы выбрать главным именно тебя. Я считаю, что мы должны одобрить всё то, о чём сейчас говорил нам майор Бэнион. И я считаю, что нам нужен ещё один день для того, чтобы хорошенько подготовиться и обменять всех наших лошадей и мулов на волов. Тогда мы могли бы отправить в путь послезавтра на рассвете, с первым звуком горна. Ура, вперёд, в Орегон!

Все встали, обмениваясь радостными криками. Обсуждение было закончено. Уингейт чувствовал себя при этом немного неуютно. Он был неприятно удивлён излишней напористостью Бэниона, которого он впервые узнал лишь совсем недавно. Уингейт быстро провёл формальное голосование по поводу своего выбора старшим колонны и потребовал от остальных принести ему обычную клятву в верности и преданности. Командирами четырёх колонн он решил назначить Вудхалла из штага Миссури, Калеба Прайса, богатого джентльмена из Огайо, состоятельного торговца из Индианы Саймона Холла и Келси, фермера из Кентукки. Бэниону же он поручил самое сложно и неблагодарное дело — следить за стадом. Это означало, что майор Бэнион стал старшим над скотогонами.

Прибывшие вместе с Бэнионом из Либерти мужчины недовольно перешёптывались по этому поводу. Они заявляли, что не будут слушаться Сэма Вудхалла. Что же касается самого Бэниона, то он лишь улыбнулся и пожал руки Вудхаллу и его заместителям и заявил о том, что он и его люди будут подчиняться их распоряжениям. Затем он направил в Ларами полудюжину своих фургонов, чтобы закупить там муку, бекон и сахар.

Участники совещания разошлись по своим фургонам и рассказали всем остальным о решениях, которые там были приняты. Атмосфера в лагере переселенцев сразу же стала гораздо серьёзней. Беспорядочная стрельба из ружей тут же прекратилась. Люди уже больше не веселились, готовясь к отъезду, хотя раньше веселье и ликование всегда сопровождали караваны переселенцев, отправлявшихся в новые земли. Они уходили туда с песнями, паля из ружей в воздух. Так уходили на Запад охотники, отправлявшиеся туда в поисках меха, да и веселье и смех, всегда сопровождавшие караваны переселенцев, отправлявшихся в Санта-Фе, тоже давно уже вошли в поговорку. Но сейчас, когда готовился отправиться в путь караван в Орегон, всё было совсем иначе. Ведь здесь были не одни только мужчины — их сопровождали жёны с детьми. Никто не смеялся, все были теперь очень серьёзны. Когда над прерией сгустилась ночная тьма, люди невольно почувствовали тревогу и страх. Казалось, они только теперь осознали, какой трудный путь им предстоял впереди.

К тому же среди них непрерывно циркулировали разные страшные слухи, которые шёпотом передавались из уст в уста. Рассказывали про вооружённых ружьями мормонов, которые поджидали их караван где-то впереди, желая отомстить за те преследования, которыми они подверглись в штатах Миссури и Иллинойс. Говорили о том, что индейцы из племени кроу, которые считались дружественными, теперь сбились в шайки для грабежа проезжавших путешественников. Шептались о том, что англичане, недовольные уступкой Орегона Соединённым Штатам, подстрекали индейцев к нападению на американских переселенцев. Поговаривали и о том, что все рассказы о богатствах и благоприятных условиях для жизни в Орегоне — сплошной обман и что в действительности это жуткое место, непригодное для человеческого проживания.

Масла в огонь подливали те, кто когда-то побывал на далёком Западе, а теперь, стоя у костров, разведённых переселенцами, делился с ними своим горьким опытом.

— Если вам удастся добраться до Орегона, — говорили эти люди, — вы точно постареете на десять лет. Ваши волосы поседеют — но не от возраста, а от всех испытаний, которые вам придётся встретить на своём пути.

В ту ночь Большая Медведица была ясно видна в тёмном небе. Казалось, до звёзд можно было дотянуться рукой. На земле пылали сотни костров. Ветра почта не чувствовалось — он был тихий и тёплый. Ночь в прерии всегда кажется какой-то особенно торжественной. Сегодня же чувства меланхолии и напряжённого ожидания, которые ощущали люди на земле, передались, кажется, даже самим звёздам.

Какая-то собака жутко завыла. Заслышав этот вой, многие матери в тревоге потянулись к своим детям, проверяя, в порядке ли они. Где-то в глубине прерии завыл в ответ койот. Его вой, протяжный и отчаянный, и был голосом Дикого Запада.