Юрий Мухин - Катынский детектив. Все тайны убийства в смоленском лесу

Хотят этого читатели или нет, но, раскрыв эту книгу, они вынуждены будут читать детектив, более того, они сами должны будут стать следователями. У американского писателя Рэкса Стаута есть главный персонаж всех его романов — частный детектив Ниро Вулф. Его отличие от других героев подобных романов в том, что этот детектив принципиально никогда не выходил из дома и все свои следственные действия производил в удобном кресле за письменным столом, анализируя улики и факты, добытые его сыщиками и полицией.

Хотя и по другим причинам, но читатели этой книги в таком же положении: они не могут сами добыть улики, не может добыть их и автор, — но нам никто не может помешать самостоятельно проанализировать то, что добыто другими и, на основе анализа добытых другими улик, сделать самостоятельные выводы о Катынском деле. Во-первых, это интереснее, а во-вторых, позволит не заглядывать в рот людям, чья порой подлая заинтересованность в итогах следствия просто бросается в глаза.

Дело в том, что официальных незаинтересованных органов, участвующих в этом деле, практически нет. После того как немцы в 1943 году открыли могилы с телами расстрелянных польских офицеров, правительственные органы Германии и СССР стали главными подозреваемыми в убийстве, правительство Польши того времени было чрезвычайно заинтересовано в совершенно определенных выводах следствия, правительства западных стран стремились урвать с этого дела как можно больше политических выгод. В 80-х годах у СССР уже не было государственных деятелей, способных лично что-либо анализировать, но зато было полно таких, кто стремился понравиться «цивилизованным странам», не стесняясь брать у последних не только нобелевские премии, но и просто денежные подачки.

А в это время наши профессиональные «исследователи» и должностные лица, которые занялись Катынским делом, прямо купаются в собственном хамстве, любуются и гордятся им. И в этом своем вожделении плюют на могилы своих отцов с остервенением, переходящим границы маразма.

Вот, к примеру, работа таких исследователей. Г. Жаворонков выехал в Харьков на «исследования» и в 24 номере «Московских новостей» за 1990 год поделился результатами. Они таковы. Есть в Харькове захоронения. Документов, что там расстреляны польские офицеры, — нет. Есть мужик, который перед войной слышал от другого мужика, что тот возил трупы расстрелянных из тюрьмы на кладбище и среди этих трупов были и трупы в польской форме. Есть пацан, который говорит, что другие пацаны раскапывали в этих захоронениях польские ордена. Этих пацанов Жаворонков искать не стал, на захоронения не съездил и поэтому делает твердый вывод, что польские офицеры расстреляны НКВД. Жаворонкову вторит А. Клева в «Известиях» за 12 июня 1990 года. Он (или она) установил (-а), что в захоронениях в Харькове находятся расстрелянные преступники — советские граждане, умершие от тифа немецкие военнопленные из инфекционного лагеря, расстрелянные полицаи и предатели, а также «300 перебежчиков из довоенной Польши», то есть члены банд, действовавших на Украине и Белоруссии и перебежавшие от возмездия в Польшу. Отсюда делается вывод, что «преступники в форме НКВД убили в Харькове 3891 пленного поляка». Ни первый, ни второй ничего не установили, но прямо дрожат от нетерпения плеснуть помоями в отцов.

Нельзя не остановиться на хамстве части исследователей польской стороны, участвующей в расследованиях Катыни, хотя у поляков все-таки есть оправдание.

Они иностранцы. Многое из того, что есть и что было у нас, им просто непонятно. Они этого не знают и к событиям, происходившим в СССР, прикладывают свой опыт, который в данном случае приводит или может привести и к добросовестным заблуждениям.

Скажем, что может подумать поляк, если любящий муж и отец вдруг прекратил писать из плена? Наверное, что он умер и только. А если тысячи перестали писать одновременно? Наверное, что они убиты, что тут еще на месте поляка подумаешь? Но ведь мы знаем, что в те годы судебные приговоры в СССР сопровождались и наказанием в виде лишения права переписки — между осужденными и обществом ставилась стена молчания. Поэтому для нас сам факт отсутствия писем ничего не говорит о смерти адресата, а для иностранца это серьезная улика, подтверждающая его смерть.