Александр Андреев - Призрак Збаражского замка, или Тайна Богдана Хмельницкого

Максим вспомнил прошлогодний рассказ главной хранительницы Самчиков о том, что просвещенные владельцы имения с давних времен давали местным жителям проходить через парки в недалекие Кисели, где на Случи была отличная рыбалка. Многие, особенно дети, сворачивали с вытоптанной парковой дороги в начальное училище и дворцовую библиотеку. В Самчиках неграмотными были только те, кто этого очень хотел. В советское время, когда имение было объявлено памятником архитектуры, новую дорогу на Случь и далее в Кисели провели вокруг парка. Она стала длиннее старой на триста метров, но некоторые местные кугуты, готовые удавиться за гривну, специально ломились через национальное достояние, самоутверждаясь таким способом на этой благословенной земле для всех.

Максим хорошо знал, кто и как рулит некоторыми маленькими селами и местечками, и видел, что эти существа на двух ногах аж пхнутся зи шкиры за наживой и мотлохом, жадно хватая все что шевелится клацающими зубами. Унять их было можно только всей сельской громадой, которой еще не было и в помине, а взывать к совести ворюг, окруженных босвой, босотой, злодиями, шахраями и волоцюгами, означало тут же оказаться в местном околотке, чтобы в лучшем случае быть обобранным до нитки.

Максим вспомнил улицу Богдана Хмельницкого в Киеве, на широких тротуарах которой давно не было места пешеходам, так как они были сплошь заставлены хамскими автомобилями, хозяева которых вели себя в полном соответствии с украинско-русской народной пословицей: «На людях Илля, а вдома свыня, бо посади свинью за стол, она и ноги на стол». Дело хозяйское, что кугутам нравится, тем они и давятся, авжеж, отож и оцеж.

Максим вспомнил слова Богдана Великого о том, що бачили очи, що купували, не повылазили, и перестал думать о плохом, чтобы не расстраиваться перед серьезной работой.

Историк купил экскурсионный билет и не спеша прогулялся по обоим паркам, ожидая, пока хранительница проведет экскурсию, и надолго остановился в Готической липовой аллее, из которой никак не хотелось выходить. Оба фасада дворца с колоннами и львами были по-прежнему хороши, на аккуратной лужайке перед дворцом собирался бить фонтан с ласковыми струями, прилетевшие на тепло птицы щебетали среди ухоженных, но пока еще черных цветников без умолку, а с высокого фронтона скульптурные барельефы в элегантных тогах вежливо протягивали входящим каменные груши. Казалось, именно так как эти удивительные Самчики выглядел райский сад Адама и Евы.

Максим не спеша поднялся по девяти широким ступеням парадного входа и прошелся по Голубому залу, Римской и Красной комнатам. Оказавшись в Японском кабинете с огромным окном от пола до потолка, он представил, как полтора века назад здесь играла польская скрипачка и профессор Петербургской консерватории София Познанская. Представление получилось очень красивым.

К дворцу шла закончившая экскурсию главная хранительница Самчиков, и Максим поспешил ей навстречу. У львов с человеческими глазами он поздоровался со Светланой Григорьевной и с удовольствием передал знатоку своего дела сделанные в Москве копии воспоминаний знаменитого филолога Дмитрия Ушакова о его работе в Самчиках над «Словарем русского языка». Историк рассказал наследственной музейщице о том, что сообщил ей Андрей Доля, ее непосредственный начальник, о хранившейся в дворцовом музейном фонде рукописи киевского школяра и своего возможного предка. Молодая хранительница внимательно выслушала Максима, уточнила его фамилию и тут же уверенно сказала, что рукопись подписана так же — Дружченко.

Когда Максим услышал эти слова хранительницы Светланы, у него непроизвольно задрожали локти.

Московский историк написал заявление и заполнил анкету на право доступа к архиву, получил разрешение на копирование рукописи из фондов филиала Хмельницкого краеведческого музея, взял в бухгалтерии счет, оплатил его в местном отделении Ощадбанка и вернулся во дворец. В маленьком читальном зальчике на четырех исследователей он получил, наконец, в руки дело № 314, опись 2, фонд 1287 ГХКМ.

Максим развязал с трех сторон тесемки тоненькой папки с множеством чернильных штампов и медленно раскрыл дело. Внутри лежали двенадцать больших, слегка пожелтевших и покоробленных листов, покрытых довольно выцветшим почерком. На титульном листе опытный глаз архивиста сразу же наткнулся на фамилию автора — Олекса Дружченко.

Историк опустил дело, попытался успокоиться, но у него ничего не вышло. Автором рукописи действительно был его предок, школяр и кавалерист, отличившийся в русско-турецкой войне 1768–1774 годов, привезший домой жену-турчанку и из вахмистров дослужившийся до секунд-майора.