Владимир Видеманн - Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты

— Ну ладно, нам идти надо. Давай мы тебе потом расскажем, что было. Если затащит — найдем клиентов в полный рост!

При нашей следующей встрече они рассказали, как их потом затащило. Вернее, зарубило.

— Блин, я спал двое суток подряд, не поднимая головы! До сих пор башка туманная…

— И у меня туманная. Это что ж за кайф такой?

Юра тоже рассказал, что спал много часов подряд без задних ног:

— Странный наркотик. Больше на снотворное похож.

А это, как потом выяснилось, и было снотворное. Обыкновенный советский антидепрессант — элениум! Выдавался в дурдоме пациентам. Видимо, проповедник-то наш был из тех самых! Вот, блин, подкинул наркоты! А что же Блэк, на что смотрела? Такова была наша советская наивность.

Осенью 1971-го из Москвы впервые приехал в Таллин Юра Солнце [11] Юрий «Солнце» Бураков (1949–1992) – неформальный лидер московских и всех советских хиппи, диссидент, писатель. Сын крупного чина КГБ, старший брат комсомольского активиста. . Его в «Песочницу» привел Влад. У Юры были запорожские усы и длинные соломенные волосы, одет он был в широкий светлый плащ. Солнце с жаром рассказывал нам про события в Москве 1 июня 1971 года, во Всемирный день защиты детей. Московские хиппи решили тогда выйти на антивоенную демонстрацию, но менты их жестко запаковали, многих повязали, уволили с работы, отправили по дурдомам. В небе на востоке мелькнула зарница революции…

В первом самиздатовском информационном бюллетене «Хроника текущих событий» (1971, выпуск 20) писали: «1 июня в Международный день защиты детей юноши, называющие себя „хиппи“ и „длинноволосыми“, собрались во внутреннем дворе бывшего исторического факультета МГУ, чтобы идти демонстрацией к посольству США с антивоенными лозунгами. Как только их „лидер“ развернул плакат с английской надписью „Мэйк лав, нот уор!“ (традиционный лозунг хиппи: „Люби, а не воюй“) и они направились к арке, выходящей на ул. Герцена, он и остальные (около 150 человек) были окружены давно находившимися здесь же оперативниками и дружинниками. Демонстрантов погрузили в машины по такому принципу: наиболее волосатых — в „Волги“ и микроавтобусы, остальных — в обычные автобусы — и развезли по разным отделениям милиции.

Как будто за несколько дней до проведения задуманной демонстрации некто по прозвищу Солнце (авторитет среди московских „хиппи“) сообщил им, что демонстрация разрешена ВЦСПС. По слухам, сам Солнце во время задержания ребят во дворе университета был на Пушкинской площади, где также предполагалась демонстрация длинноволосых, но о ней „Хронике“ ничего не известно. О том, каким репрессиям подверглись „хиппи“, „Хроника“ сообщить не может — известно лишь о ряде случаев применения декабрьского Указа Верховного Совета 1963 г. „О мелком хулиганстве“, о случаях насильственной психиатрической госпитализации, о стрижке наголо наиболее волосатых, о профилактических беседах с „хиппи“ сотрудников КГБ».

«Пожарка» зажигала огни. Юра очень много пил и очень активно танцевал рок-н-ролл — настоящая звезда танцпола. Все девушки были его. Я поселил московского гостя в квартире у своего папы, с которым иногда можно было договориться. Юра протусовался в Таллине где-то с неделю, а потом уехал в Питер.

Я тоже съездил той осенью в город на Неве. Марка рассказала, что наш (мой бывший) класс собирается на ноябрьские праздники на экскурсию в Ленинград. Жить будут в какой-то школе, в спортзале. Я узнал у нее точный адрес и пообещал, что зайду в гости. В дорогу надел драные «левиса» с кожаными заплатами на коленях, синие резиновые сапоги с флуоресцентными кантами и поверх всего — желтую рыбацкую куртку с капюшоном. В общем, вид был как у китобойца северного флота. Когда я в таком наряде появился с утра пораньше в школе с одноклассниками, то вызвал настоящий шок. Я сказал Марке, что есть вариант прямо сейчас захипповать по полной программе, и она свалила со мной из группы, купившись на экзотику альтернативной программы, первым номером которой был мюзикл «Hair». Выбравшись из школы, я потащил Марку прежде всего к Лео. Его адрес сидел у меня голове: Ленина, 25–50. Но что 25 и что 50, я точно не помнил. Мы пошли сначала в дом 25, нашли квартиру 50. Я звоню. Дверь открывает молодая женщина.

— Доброе утро, Леша дома?

— Леша только что ушел в парикмахерскую.

— Что, решил постричься? — язвительно спрашиваю я, помня о Лешином роскошном хайре ниже плеч.

— Ну да, и себя постричь, и детей…