Сергей Глезеров - Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных

«Мое сердечнее коханье! Прошу, и велце прошу, рачь зо мною обачитися для устной розмови. Коли мене любиш, не споминай же! Спомни свои слова, же любить обецала, на що ж мине и рученку беленкую дала». («Моя искренняя любовь! Прошу, и очень прошу, сумей со мной увидеться для устного разговора. Если меня любишь, не забывай же! Вспомни свои слова, что любить обещала, на что мне и рученьку беленькую дала».)

Василий Кочубей, отец Матрены, тяжелее всех переносил семейную трагедию. Будучи подчиненным Мазепы, он не смел ему перечить, и лишь в письмах гетману жаловался на свою горькую судьбу. При этом Мазепа продолжал доверять Василию Кочубею. Выступая в 1706 и 1707 годах в поход, он оставлял Кочубея, Генерального судью, вместо себя наказным атаманом.

Именно тогда, в августе 1707 года, Кочубей написал Петру первый донос о грядущей измене Мазепы. Послание передали через монаха Никанора из Севского Спасского монастыря, который возвращался из Киево-Печерской лавры, куда ходил вместе с другом на богомолье. Письмо дошло до Петра, но тот не поверил и положил донос под сукно.

Не получив никаких вестей от Никанора, Кочубей решил найти нового посыльного, в качестве которого выступил его давний знакомый полтавский житель Петр Яценко. Сведения дошли до Петра, и тот приказал рассмотреть этот донос незамедлительно.

Тем временем Мазепа, каким-то образом проведав о доносах Кочубея, в феврале 1708 года написал письмо Петру, в котором клялся в своей «догробной верности государю» и уверял, что все изложенное против него — ложь и клевета, которая заслуживает «более смеха, чем внимания». И требовал разыскать клеветников и наказать их.

Петр поверил Мазепе и сообщил тому, что «клеветники… воспримут по делам своим достойную казнь». В поэтической форме у Пушкина это звучало следующим образом: «И озабоченный войной, // Гнушаясь мнимой клеветой, // Донос оставя без вниманья, // Сам царь Иуду утешал // И злобу шумом наказанья // Смирить надолго обещал!»

Кочубея и Искру доставили в Витебск, где находился назначенный для розыска по этому делу сподвижник Петра Гавриил Головкин. Сначала с ними говорили весьма доброжелательно и милостиво. Кочубей объяснил Головкину причину писем против Мазепы и вручил ему донос из 33 пунктов, где перечислял конкретные действия Мазепы или намерения их совершить.

Однако даже это не произвело впечатления на Головкина, и Кочубея с Искрой, а также полтора десятка человек, прибывших с ними, подвергли жестоким пыткам. Впрочем — ничего необычного для тех времен… Мол, уж так они точно скажут всю правду, поведают всю подноготную, не было ли «от неприятеля подсылки».

Но даже под пытками Кочубей и Искра отвечали, что за ними не стоят ни шведы, ни поляки. Но они все-таки были вынуждены оговорить себя, заявив, что их показания против Мазепы ложные. Кочубей заявил, что все затеял по злобе на гетмана, да еще и подговорил Искру. Словом, «заплечных дел мастера» получили не правду, а то, что хотели услышать…

Кочубею и Искре был вынесен смертный приговор, утвержденный Петром. При этом Мазепа добивался, чтобы «клеветников» доставили к нему, чтобы он сам свершил приговор над теми, кто ему изменил. Так и произошло: они были доставлены в гетманский обоз и 14 июля 1708 года казнены: им отрубили головы…

Спустя чуть более века забытый сегодня писатель Егор Аладьин написал историческую повесть «Кочубей», впервые опубликованную в «Невском альманахе» за 1828 год. В ярких трагических красках описывал он казнь Искры и Кочубея.

«Народ и воины толпою обступили площадь, отрывистый гул ропота и проклятий, как удары землетрясения, растекался по воздуху. Окруженный свитою и верными сердюками, гетман из окна любовался приятным для него зрелищем; внизу несчастная его крестница, закрытая с головы до ног белым покрывалом по повелению Мазепы, стояла в грустном ожидании.

Как призраки гроба, приближались к плахе Искра и Кочубей, народ содрогался, как напирающий гром, сильнее и сильнее раздавался ропот. Мазепа дал знак — страдальцы обнялись, взаимным поцелуем запечатлели вечную разлуку на земле… и голова Искры покатилась по желтому песку. Облобызав еще раз окровавленное чело друга, Кочубей возвел очи к небу, осенил себя крестным знамением и, будто на руку милой супруги, опустил голову на плаху; в это время сдернули покрывало с изумленной Марии, несчастная ахнула, громко вскрикнул народ, топор звякнул — и добродетельного не стало!»

В пушкинской «Полтаве» тоже описана эта казнь: «Топор блеснул с размаху, // И отскочила голова. // Все поле охнуло. Другая // Катится вслед за ней, мигая. // Зарделась кровию трава — // И, сердцем радуясь во злобе, // Палач за чуб поймал их обе // И напряженною рукой // Потряс их обе над толпой. // Свершилась казнь».