Юлиан Семенов: ГОРЕНИЕ. Книга 3 — 4

Вскоре после этого раздался телефонный звонок. Подойдя к аппарату, я спросил: „Что угодно?“ Попросили позвать Владимира Григорьевича. Быстро узнав у прислуги, что „Владимир Григорьевич“ есть младший брат преступника, уехавший незадолго перед тем с женою, я ответил, что их нет. „Куда уехали?“ — „В Петербург“. — „На сколько?“ — „Не знаю“. Я спросил после этого: „Кто говорит?“ Ответили: „Михаил Абрамович Розенштейн“. — „Кто вы?“ — „Вам это неинтересно“. И — дал отбой. Станция немедленно сообщила, что звонили с номера 15–08, из гостиницы „Эрмитаж“. Я откомандировал туда околоточного надзирателя Домбровского с поручением провести обыск и задержать говорившего, — до особого распоряжения. Домбровский позвонил мне оттуда и сообщил, что, по заявлению гостиничного начальства, с квартирой Богрова говорил надзиратель петербургской полиции, который якобы заведует участком охраны, где находится гостиница.

Я сказал, что этому объяснению не могу верить и поручаю этого надзирателя разыскать. Тогда околоточный Домбровский позвонил мне вторично и сообщил, что звонил действительно надзиратель регистрационного бюро (Сов. секретный отдел особого отдела департамента полиции) Калягин, который именем „Розенштейн“ назвался умышленно.

Через некоторое время раздался еще один звонок. Спросили: „Это квартира Богровых?“ На мой утвердительный ответ последовал вопрос: „Известно ли здесь о произошедшем в театре, где у задержанного в кармане оказалась визитная карточка с фамилией Богрова?“ Я спросил, зачем мне это сообщают и кто говорит? На это мне ответили: „Кто говорит — неинтересно, говорю вам так, на всякий случай, из гостиницы“.

По последовавшему сообщению станции, со мной разговаривали с телефонного номера 26–24.

Я вызвал этот номер; мне ответили, что это „канцелярия Бюро по выдаче билетов на торжества, у аппарата дежурный“.

Я спросил, кто говорил с номером 6-09; мне ответили „Никто“.

Я заявил тогда начальнику телефонной конторы претензию, что, несмотря на мое распоряжение, путают номера телефонных аппаратов. На это начальник конторы ответил: „Что они вам болтают, я сам знаю, что с вами говорил номер 26–24“. Я попросил его записать о произошедшем на память и вновь вызвал 26–24. Попросил к аппарату кого-либо из офицеров. Мне ответили: „У аппарата ротмистр Терехов“. Я сказал, что с этого номера кто-то предупредил квартиру Богрова об инциденте в театре. „Кто говорил, уведомьте меня об этом“. На это последовал ответ: „Передаю телефон“. Я спросил, кто у аппарата. На это последовал ответ: „Курлов“. Я повторил свою просьбу. Но вместо ответа телефон был передан другому лицу. Было сказано: „У телефона ротмистр Козловский“. Я в третий раз передал ему просьбу выяснить говорившего и получил ответ: „Это говорил я“. На вопрос, кто говорил перед ним, ответили: „Курлов“.

Я попросил подтвердить, что с квартирой Богрова говорил он, ротмистр Козловский, и, получив такой ответ, сказал, что более ничего не имею передать.

Об этом я сообщил полковнику Кулябко, а затем по его приказанию подал о сем рапорт Спиридовичу.

Утром встретились у Курлова.

Спиридович был хмур, под глазами залегли тени:

— Дедюлин даже говорить не хочет… Яростен…

— Есть отчего, — согласился Курлов. — Я тоже не в восторге ото всего происшедшего: и Богров жив, и Столыпин в постели шутит; лейб-медик Боткин полагает, что через неделю встанет; температура почти нормальная — тридцать семь и три; после бритья язык посмотрел в зеркальце, посетовал: «Это во мне губернаторский обед… Судя по всему, я и на этот раз вылез»…

— Не просто вылез, — согласился Спиридович. — Вознесся. Народный герой, симпатии публики на его стороне, сострадание к подвижнику; легенды: раненый, а государя перекрестил… Поди свали его теперь…

— Словом, наши дни сочтены, — усмехулся Курлов, — конспираторы дерьмовые, ничего не можем толком довести до конца. Нет, без варягов полетим в тартарары, надо звать европейцев в ноги кланяться: «Володейте нами и правьте, сами мы дуборылы и тюри, ни черта не можем, кроме как языками чесать!»

— Сестра милосердия в госпитале — я имею в виду ночную — мой агент, скрипуче сказал Кулябко. — Завтра Петр Аркадьевич впадет в забытье…

— Одна минуточка, Николай Николаевич, одна минуточка, — снисходительно заметил Курлов, давая тоном своим понять, что виновник всего случившегося очевиден. — Впадет в беспамятство, выйдет из оного — это не разговор. Я вопрос ставлю проще: помрет или нет? И вы перед собой не юлите! Не надо юлить перед собою, Николай Николаевич…