Эли Берте: Потерянная долина

– Арман де Вернейль, согласен ли ты взять в жены Луизу де Санси?

Полковник, побледнев, вскочил.

– Луиза де Санси? – повторил он с негодованием. – Меня обманывают, играют мной... Никогда! Никогда!

Этот возглас, казалось, нисколько не смутил священника, который бесстрастно ждал, чтобы жених занял свое место. Граф де Рансей иронически улыбнулся, а виконтесса, стоявшая ближе всех к Арману, сказала ему вполголоса:

– Полковник, это клятвопреступление!

– Если я клятвопреступник, – шепотом ответил Вернейль, – то виноваты в этом те, кто злоупотребил моей доверчивостью. Прошу прощения у этой девушки, без сомнения, невольной участницы гнусного обмана, но наш брак невозможен.

Поднялся шум, но громче других звучал голос Раво:

– Луиза де Санси! Вот это другое дело. Не артачься, Вернейль, женись!

Однако Арман, оскорбленный подобным обманом, упорствовал, и скандал казался неминуемым, когда невеста сдернула покрывало. Результат этого был мгновенный: Арман, вскрикнув, упал на колени.

– Прости меня, Господи, – прошептал он. – На минуту я усомнился в своем счастье...

Едва церемония кончилась, к новобрачным подошел граф де Рансей.

– Арман де Вернейль, – сказал он торжественно, взяв за руки новобрачную, и маленького Шарля, – теперь вы можете обнять свою жену и сына.

Галатея мгновенно оказалась в объятиях Армана. Потом пришла очередь Шарля. Присутствующие с умилением смотрели на эту трогательную сцену.

– Милая моя Галатея, – восторженно говорил Вернейль, – так это ты? Ты жива, ты моя жена, мать моего ребенка! Но зачем ты так долго оставляла меня в ужасном заблуждении? Почему ты мучила меня, растравляла мои раны?

– Не обвиняй меня, Арман, я страдала не меньше. Но мы слишком жестоко оскорбили моего опекуна, чтобы не почтить его воли, как бы безжалостна она ни казалась...

– Мадам де Вернейль права, – сказал граф. – Один я виновен в крайних, но спасительных мерах, на которые вы жалуетесь, и мне нужна была большая твердость, чтобы обеспечить ваше счастье, как я его понимаю. Я должен был устоять против собственных горестей и против ваших, мне надлежало противиться непрестанным просьбам детей. К тому же сегодня я получил выговор, если не сказать больше, от капитана Раво. Но я все это вынес, и вот имею удовольствие видеть, что все исполнилось согласно моим желаниям.

– Но почему на протяжении этих шести лет вы не напомнили мне о моем долге дать имя моему сыну и вернуть Галатее уважение? К чему эта таинственность, эта фантасмагория?

– Подумайте сами, полковник, на другой же день после Розентальского сражения вы покинули деревню с французской армией. Кроме того, я долго не знал, что вы были убеждены в смерти Галатеи, и ваше молчание истолковывал по-своему. Ну, а когда я убедился, что вы действительно верите в ее трагическую гибель, то не стал вас разубеждать, не без причины думая, что воскрешение Галатеи произведет на вас сильное впечатление.

Вздохнув, граф продолжал:

– События, связанные с вашим присутствием, показали мне всю глупость заключения, на которое я обрек свою семью. После сладких пятнадцатилетних грез что я имел? Обесчещенную воспитанницу и окровавленный труп сына. Совесть терзала меня, я обвинял себя во всех этих несчастьях, в том, что не сумел их предвидеть. Я хотел создать общество идеальное, но неумолимая действительность грубо уничтожила его. Я отверг обольстительные мечты; преграды, которые я воздвиг между собой и светом, были разрушены. Сочетав браком сына с младшей из моих воспитанниц, я привез их во Францию вместе с Галатеей. Там они получили образование... Увы, если бы я не отвергал с упорством этого долга, Лизандр, может быть, был бы жив, и сделался бы моей гордостью и радостью.

Голос старика задрожал при этом воспоминании, и с минуту он хранил молчание.

– Но зачем возвращаться к этим печальным происшествиям? – наконец произнес он. – Полковник Вернейль, Галатея воспитана сообразно месту, которое она должна была занять в свете, сделавшись вашей женой. Скоро вы оцените многочисленные таланты некогда невежественной пастушки. Но если ее старались сделать достойной вас, то справедливость требовала узнать, достойны ли вы ее. Я считал вас непостоянным, ветреным, замечал в вас большое честолюбие и потому желал удостовериться, была ли ваша привязанность к Галатее сильной глубокой страстью или очередным мимолетным увлечением, которые военные забывают так скоро. Особенно желал я увериться, угасла ли в вас любовь к славе и бродячей жизни. Такова причина испытаний, из которых вы вышли победителем. Я нашел вас проникнутым сознанием своих проступков, верным воспоминаниям о женщине, отдавшейся вам с таким самоотречением. В сердце вашем проснулась отеческая нежность к бедному невинному малютке, о существовании которого совсем недавно вы еще не знали.