Владимир Малик: Посол Урус-Шайтана [Невольник]

— Ты, случаем, не спятил, Арсен?

Но Звенигора вырвался и быстро пошёл к крыльцу. Многогрешный, не узнав казака, обрадовался. Его морщинистое лицо расплылось в улыбке, даже порозовело.

— Вот видите! — крикнул он. — Есть среди вас немало разумных людей!

— Есть, потурнак проклятый! — громко сказал, подходя, Звенигора. — Не все здесь изменники, как ты со своими прихвостнями! — Он указал пальцем на тех, что стояли на крыльце, а потом повернулся к невольникам: — Братья! Казаки! Я знаю этого иуду Многогрешного! Был вместе с ним в неволе на берегах Кызыл-Ирмака. Кому вы верите? Предателю, погубившему не один десяток наших людей? Отступнику, который забыл веру и народ свой?.. Спросите его, как он здесь очутился? Продал нас, собака, чтобы спасти свою шкуру!.. Родина проклянёт того, кто вместе с ним и янычарами поднимет на неё руку!

— Арсен, берегись! — разнёсся чей-то зычный знакомый голос.

Звенигора мигом обернулся. Жёлтые глаза Многогрешного источали бешенство. Нижняя челюсть тряслась как в лихорадке. Видно, от убийственно беспощадных слов Звенигоры предатель опешил и замер, как громом поражённый. Наконец к нему вернулся дар речи.

— Проп-пад-ди, соб-бака! — прохрипел он, выхватывая саблю.

Звенигора скорее инстинктивно, чем намеренно, поднял над головой, защищаясь от удара, скованными руками.

Сабля со скрежетом скользнула по цепи и переломилась надвое. Многогрешный с удивлением и злобой взглянул на оставшийся в руке обломок. Какой-то казачок сзади выхватил и подал ему свою саблю. Но в это время ряды невольников вздрогнули. Многие сотни людей с криком ринулись вперёд, к крыльцу. Зловещие выкрики, топот ног, звон кандалов — все слилось в один грозный рёв…

Чьи-то сильные руки схватили Арсена, потащили внутрь толпы. А над самым ухом прогудело:

— Арсен! Брат! Встретил-таки тебя, холера ясна! Скорее прячься среди людей!

Удивлённый Звенигора почувствовал на своей щеке жёсткие усы пана Спыхальского, который изо всех сил тянул его в самую гущу толпы.

А разъярённые невольники рвались к предателям, потрясая заржавленными кандалами. Со всех сторон тянулись страшные, скрюченные руки, стремясь вцепиться в горло потурнакам.

— Стража!.. — заверещал Многогрешный, прячась за спину здорового горбоносого турка.

Янычары загородили собою дверь, выставили протазаны.

— Дур! Дур! [93]Назад, поганые свиньи!

Стража оттеснила невольников. Янычары били людей копьями, протазанами, плоской стороной сабель, сгоняя на середину двора.

Звенигора и Спыхальский, держась за руки, чтоб не потерять друг друга в этом ожесточённом круговороте, мёдленно продвигались туда, где над головами высилась пшеничная шевелюра Романа Воинова.

— На каторги, всех! — закричал позади какой-то ага. — Приковать к вёслам!

Ворота распахнулись. Поднимая пыль сотнями ног, вереница невольников поползла назад к морю.

Наконец Спыхальский, страстный любитель разных историй и новостей, удовлетворил своё любопытство, выслушав подробный рассказ Звенигоры обо всем, что с ним случилось после того, когда они расстались в камышах у Бургаса. Тогда запорожец, в свою очередь, спросил:

— Ну, а ты, пан Мартын, как ты-то оказался здесь?

— Среди казаков? Я надеялся, что встречу кого-нибудь из знакомых, проше пана… И я не ошибся, как можете видеть.

— Да нет, как в руки янычар попал?

Спыхальский захлопал глазами и смутился:

— О, то длуга история…

— А если коротко?

— Проше пана… Меня схватила прибрежная турецкая стража, сто чертей ей в печёнку! Сразу же после вашего ухода. Только я постелил в лодке хорошенькую постель из сухого камыша и травы, прилёг и…

— И задремал? — улыбнулся Звенигора, зная о слабости товарища. — Ох, пан Мартын, пан Мартын!

Спыхальский смутился ещё больше:

— Да, проше пана, задремал… Да так, что проснулся вдруг от неучтивого пинка в бок. Смотрю, стоят надо мной два турка, хлопают чёрными глазами да ещё и гогочут, треклятые! Ну, я вскочил и недолго думая двинул одному в морду, а другому в брюхо! Сразу прекратили смех, проше пана! Как онемели разом! «Что тут делать? — подумал в тот миг. — Беги, пан Мартын, до лясу!» Выскочил из лодки на берег — да в камыши! Но там наскочило на меня ещё двое, повалили на землю и начали стегать нагайками, как какую-то скотину, пся крев! А потом накинулись все чётверо, связали — и, проше пана, в холодную. Ну, а оттуда сюда. Вот так.

— Печальная история произошла с нами… — задумчиво произнёс Звенигора. — Очень печальная. Как рвались на волю, сколько опасностей избежали, какие бедствия вынесли — и на тебе: снова в неволе! Да в какой ещё — на каторгах… Одно утешение, други, мы снова вместе.