Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 1

— Я прошу вас об этом.

— Ваше сиятельство, женщины болтливы; они любят рассказывать в своих письмах свои впечатления, что они видят, что делают, что слышат. Вы извините, не правда ли, всю эту болтовню, которая, может быть, покажется вам нелепой?

— Это так далеко от моих мыслей, баронесса, что в доказательство моих слов, я прошу вас писать мне как можно чаще.

— Следовательно, вы от меня требуете регулярной переписки?

— Разве это вас огорчает, баронесса?

— Меня, ваше сиятельство? Нисколько. Я только боюсь наскучить вам моей болтовней.

— Если только одна эта причина останавливает вас, я буду рад получать от вас по крайней мере два письма в месяц.

— Это значит, в две недели по одному письму, в котором я буду рассказывать вам мою жизнь…

— Все, что вы мне расскажете, баронесса, будет чрезвычайно интересовать меня, могу вас уверить.

— Хорошо, граф, — сказала она лукаво. — Если это вызов, я его принимаю. Мы увидим, кому из нас первому надоест, мне ли вам писать, или вам читать мои письма.

— Я боюсь, чтоб не надоело прежде вам.

— Нет, ваше сиятельство. Вы так много сделали для меня, что я не могу отказать вам в таком ничтожном удовольствии.

— Итак, это решено, баронесса?

— Да, решено, граф.

Они разменялись последним поклоном и баронесса фон Штейнфельд вышла.

Как только граф остался один, лицо его просияло. Он потер себе руки с довольным видом.

— Ах, дертейфель! Трудная ночка, — вскричал он, — но я вышел с честью! Я напустил на нашего союзника императора Наполеона три лица, которые как я надеюсь, наделают ему порядочно хлопот. Право, иметь дело с женщинами приятно. Злость и коварство до такой степени составляют основание их характера, что для мужчин, которые умеют ими пользоваться, они самые страшные дипломатические орудия. Я удивляюсь, что пользуются так мало. Я подумаю об этом. У меня недоставало в Париже такой гостиной, какую откроет баронесса. Какая женщина эта баронесса! Мне потребовалась вся сила воли, чтоб не влюбиться в нее… Какое восхитительное создание!.. Куда это забрели мои мысли? Что мне за нужда до женщин? Я играю государствами. Только бы Германия была велика, только бы Франция была побеждена и раздроблена — о! Тогда, тогда…

Он не кончил, провел рукой по лбу, как бы для того, чтобы прогнать мысли, осаждавшие его, подошел к столу, позвонил и ждал.

Через минуту появился Мюлер, раболепнее прежнего.

Достойный человек, не произнося ни слова, сел на свое место и начал внимательно рассматривать перья, даже чинить некоторые.

Граф прохаживался взад и вперед, не примечая присутствия своего секретаря, которого, однако, сам позвал.

Вдруг он остановился перед ним и посмотрел на него со странным выражением.

— Что это вы делаете? Оставьте ваши бумаги; все кончено на сегодня.

Он опять продолжал свою прогулку. Потом снова подошел.

— Кстати, герр Мюлер…

— Что прикажете, ваше сиятельство?

— Что сделалось с вашим негодным братом? Я не слышу о нем уже несколько дней; что вы с ним сделали?

— Мне нечего с ним было делать, ваше сиятельство. Он сидит теперь в крепости, куда посажен на пятнадцать лет.

— Ах, да! — сказал министр, как будто вдруг вспомнил, хотя знал это так же хорошо, как и его секретарь. — Я знаю, ваш брат партизан Якоби, не так ли? Спрашиваю вас, куда суются эти голыши? Нищие! Ни копейки за душой, ничтожный деревенский школьный учитель. Туда же, вмешивается в политику! Он расхохотался.

— Ваше сиятельство… — прошептал бедный секретарь, униженно кланяясь.

Министр продолжал резким голосом, презрительно пожимая плечами:

— Негодяи, ни кола ни двора, и позволяют себе управлять государствами! Это было бы смешно, если б не было так гнусно.

Мюлер следил с остолбенением за движениями своего страшного начальника, отрывистые движения которого, резкие слова и громкий голос леденили его ужасом. Несчастный напрасно ломал себе голову, чтоб угадать, какая засада скрывалась за этой внезапной вспышкой гнева, которого ничто не оправдывало по наружности и который сыпался как град на его тщедушную фигуру.

— Ах! Ваше сиятельство, — прошептал он отчаянным голосом, — несчастный бесславит все наше семейство и составляет мучение всей моей жизни.

— Хорошо, — ответил министр с насмешкой, — неужели вы думаете, что я обманут вашим притворным отчаянием?

— Как, ваше сиятельство, не верите? — вскричал бедный человек, побледнев.

— Напротив, я верю, я убежден, что окружен врагами. Все доказывает мне это. Я не могу положиться ни на кого.