Поль Феваль - Башня преступления

Во время первой встречи генерал, выходя из храма, протянул руку барону д'Арси. Они обменялись несколькими словами.

Но ни один из них не пригласил другого в гости.

Мадемуазель Изоль не принимала участия в разговоре, из чего общество, собравшись на совет, сделало вывод, что барон д'Арси и прекрасная Изоль незнакомы – или притворяются незнакомыми.

В конечном счете это последнее мнение возобладало; ведь барона д'Арси некоторое время спустя встретили в лесу, молодой человек прогуливался возле замка Шанма. Итак, это чудовище слонялось по лесам, держа свою бедную женушку взаперти.

Ибо эта юная особа, жившая как пленница в доме барона, должна была быть его женой или любовницей.

Однако клубок сплетен стал стремительно расти, когда обитатели Мортефонтэна увидели, что у генерала поселилась пожилая женщина, которую звали мадам Сула; вскоре бдительное общество заметило, что эта дама наносит краткие и таинственные визиты в дом барона д'Арси.

Назревал чудовищный скандал.

15 сентября 1838 года, три дня спустя после знаменитого обеда, которым месье Бадуа угощал в отдельном кабинете заведения на Иерусалимской улице Клампена по прозвищу Пистолет, Поль Лабр прогуливался со своей «женушкой» по тенистой липовой аллее собственного сада, отгороженного высоким забором от всего остального мира.

Стояло восхитительное теплое утро. Лица гуляющих овевал легкий благоуханный ветерок.

Поль Лабр, молодой человек двадцати четырех лет, бледный и серьезный, казался несколько старше своих лет из-за глубокой печали, омрачавшей его лицо.

Он был красив, как и прежде; на его благородных чертах лежала теперь печать задумчивости, хотя блеск его глаз говорил о юношеской пылкости, дремавшей под маской ледяного спокойствия.

Он мечтал, но присутствие Блондетты, с грациозностью феи опиравшейся на его руку и сжимавшей его запястье своими маленькими пальчиками, вызывало на его губах нежную рассеянную улыбку.

Так задумываются иногда молодые отцы, потерявшие любимую женщину, когда для скорби уже недостаточно суровой тишины погруженного в траур дома.

Она была настоящим цветком, эта Блондетта, редкостным, обожаемым цветком. Ей было шестнадцать лет. Она была высокой, стройной, немного хрупкой, как и прежде, но вид ее не наводил на мысли о болезни.

Ее движения были полны доверчивой и томной грации.

Это был цветок, который должен распуститься под дыханием таинственного блаженства.

Ее улыбка очаровывала; взгляд ее больших голубых глаз проникал в душу подобно пьянящему аромату. Когда она шла и локоны ее белокурых волос ласкали стройную шейку, в голову приходили мысли о восхитительной прелести первой любви, озарявшей сердце.

Блондетта была счастлива, опираясь на дружескую руку своего покровителя; девушка вся отдавалась своей радости; по временам глаза Блондетты начинали ярко сиять.

Но, увы, скоро этот свет угасал! Я не знаю, какая тень омрачала этот невинный восторг, эту цветущую молодость.

Наблюдать за этим было страшно и грустно. Красивые глаза прелестного ребенка вдруг потухли; лоб, за которым, безусловно, скрывался ум, прорезала тонкая морщинка. Девушка словно погрузилась в тяжелый холодный траур, сковывающий тело и леденящий мысль.

В этом отношении Суавита де Шанма осталась такой же, какой мы видели ее на бедной постели Поля Лабра, в мансарде на Иерусалимской улице.

Суавита до сих пор полностью не обрела рассудка.

И Суавита по-прежнему была немой.

Но как красноречиво говорила она, когда юная душа сверкала в ее глазах! Как напряженно она думала! Как пылко, может быть, любила!

Лишь прошлое безвозвратно умерло или только задремало в ней. Вместе со способностью говорить Суавита потеряла память.

Она каким-то неведомым образом родилась для этой ущербной, печальной и неполноценной жизни в тот миг, когда ее бедное маленькое больное тельце ощутило страшный удар о воду.

Ужас морально убил ее.

С тех пор физическое здоровье вернулось к Суавите. Она ожила от благотворных забот человека, которого ее детское сердечко уже давно и по доброй воле избрало для того, чтобы любить.

Присутствие Поля согревало Суавиту, подобно лучам солнца, в теплом свете которых распрямляется утром растение, поникшее под тяжестью инея. Суавита окрепла, она могла теперь бегать, прыгать, резвиться… ее сердечко стучало ровно, на щеках играл румянец, губы улыбались…

Боже мой! Что надо было сделать, чтобы вернуть ей вторую половину ее существа?! Нет, не половину, а большую часть: речь, ум, память?..