Поль Феваль - Тайна Обители Спасения

Навстречу гостю с радостно протянутыми руками спешила маркиза, а полковник Боццо уже нежно целовал своего «приемного сына».

Тот ничему не противился, только спросил:

– А где же мадемуазель де Вилланове?

Все заметили, что голос у него тоже очень изменился.

– Она занята своим туалетом, – ответила маркиза. – Ах! Нам всем так хочется быть красивыми в этот радостный день!

Реми промолчал, явно намереваясь двинуться прочь, словно беседа на.эту тему была для него утомительной, и среди гостей опять началось шушуканье.

Полковник тронул Фаншетту за руку, и она громко ответила на его немой вопрос:

– Я встретила Реми у входа в особняк, мы еще не успели переговорить, но сейчас я его отведу в оранжерею и выполню ваше поручение.

– Какое поручение? – удивился молодой судья, медленно оборачиваясь.

Полковник улыбнулся ему и ответил ласковым тоном:

– Сейчас узнаете, дорогой, идите туда, куда вас поведет моя маленькая Фаншетта.

Графиня, взяв Реми за руку, с улыбкой повела его в оранжерею.

– Очень странно, – тихонько недоумевала госпожа де Тресм.

– Да, – согласился с ней сомюрский кузен, – эта свадьба больше смахивает на похороны.

Графиня Корона, не выпуская руки Реми, прошла через всю оранжерею и остановилась в наиболее удаленном от салона углу.

Это было как раз то место, где две недели назад произошло его объяснение с Валентиной. Реми, видимо, вспомнив об этом, провел рукой по лбу.

– Вы страдаете, – сказала ему Фаншетта, усаживаясь рядом с ним. – В моей собственной жизни столько горя, что у меня слишком мало времени остается на тех, кого я люблю. Среди всех гостей, кажется, я одна не знаю, что здесь происходило в эти две недели. Я думала, вы счастливы, Реми, я так радовалась, что хоть отчасти содействовала вашему счастью. Что с вами, Реми?

Судья опустил глаза и, помолчав, ответил:

– Я предчувствую, что со мной случится какое-то страшное несчастье.

– Но с какой стати? – изумилась графиня. – Ваш рассудок слишком...

– Да, рассудок и... сердце, главное, сердце... – прошептал Реми д'Аркс.

Он опять замолчал, и графиня спросила:

– Вы больше не доверяете мне? Судья поднял на нее тоскливый взор.

– Мне надо бежать, – вымолвил он наконец, – или убить себя.

Фаншетта с упреком повторила его последнее слово, и он отчаянным голосом пояснил:

– Я слишком ее любил, и эта любовь выжгла меня дотла. Умереть от этой любви – вот то единственное, что мне остается.

– Но вы же вступаете с вашей возлюбленной в брак! Лицо Реми напряглось, когда он выдавливал из себя ответ:

– Я не совершил ничего преступного, но меня мучают угрызения совести. Я не труслив, но меня одолевает страх. Видите ли, я не знаю, можно ли мне по-прежнему называться порядочным человеком. Скажите, вы считаете меня таковым?

– Я считаю вас последним рыцарем на земле, – ответила графиня, взяв его за руки, – вы сама честность, вы добры и отважны. Зная Валентину, я уверена, что она ничего не скрыла от вас. Эта девушка достойна вас, Реми, клянусь. Этот брак спасет ее, защитит от нападок света...

– Этот брак – сделка, – сумрачно произнес Реми, и на глаза его навернулись слезы.

Фаншетта не посмела расспрашивать.

– Есть вещи, – снова заговорил Реми, – которые вам трудно понять, вы не подготовлены к этому и сочтете мои слова безумными, но я, к сожалению, не сумасшедший. Невидимое оружие нацелено мне в грудь, оно уже ранило меня, и ранило смертельно.

В прекрасных глазах Фаншетты появилась тревога; ей казалось, что Реми бредит.

Заметив это, судья воскликнул с горькой улыбкой:

– Ну вот, что я говорил? Но разве по виду моему не заметно, что я тяжело ранен? Нынче утром я взглянул в зеркало и сам себя не узнал. Эти две недели я жил как в лихорадке, вернее – умирал потихоньку, отравленный презрением к себе и ожиданием неминуемой беды.

О Валентине я почти ничего не знаю, мне известно кое-что о ее детстве, о ее любви к этому юноше... Ох! Не пытайтесь ее защищать, мадам, она ни в чем не виновата...

Однажды Валентина принесла мне бумажный сверток и сказала: «Вот моя исповедь», но, видимо, она передумала, ибо я не обнаружил свертка на своем столе, где он был оставлен. За эти две недели мы едва ли обменялись с ней парой слов. Она меня избегает, я ее тоже. Нашим браком занялись другие, и если бы не полковник Боццо, ваш дед и мой добрейший друг...

Фаншетта поспешно открыла свою бархатную сумку, расшитую по последней моде стальной нитью, и вынула оттуда большой конверт.