Михаил Строганов - Камни Господни

— Кровожадный да неуязвимый, — Данила посмотрел на Строганова. —Хозяин леса, который охотится на чужаков…

Строганов утвердительно кивнул.

— Только не леса — Пармы… Соглядатаи донесли, что пелымский князь Бегбелий плодит двоедушников, как мы — охотничьих собак, — Семен Аникиевич кивнул на череп. — Для того девок с волками вяжут. И если затем от такой девки родится ребенок со звериною меткою, отдают его на бесовское служение.

— Обычно, — продолжил Савва, — двоедушники долго не живут, скитаются в лесах или приживаются на капище. Однако после смерти их полузвериная душа вселяется в другого человека, превращая его в упыря.

— Вот, что удумало, бесово племя! — казак хватил кулаком по столу. — Это ж надо додуматься, чтобы нечисть плодить!

Савва вновь перекрестился:

— Это их вера, защита земли от врагов.

— В чем тут защита, мать их в душу! — не удержавшись, выругался казак. — Защита в бойцах да бойницах, а тут одна потеха бесовская!

— Не скажи. По их поверьям навыши вселяются в не соплеменников, а выбирают племена соседей, которые и изводят. И даже после того, как упыря изобличат и убьют, проткнув колом сердце, он возродится в своей земле менквом, продолжая истреблять и пожирать пришельцев. Оттого-то зыряне и норовят извести вогул, потому и прежний сибирский хан Едигер под страхом смерти запрещал пелымцам языческие волхования со блудом…

— В былые времена, — подтвердил Строганов, — и новгородцы, и поморы знали: раз пришли на Югру за пушниной, значит, после в дружине упырь объявится. Даже обычай был — купанием оборотня проверять. Ежели кто связанный не тонул, того тотчас в подвалы монастырские на покаяние, а после на отчитывание к старцам, пока молитвами беса не изгонят. Про то в Новгороде старцы по сей день сказывают…

Данила подошел вплотную к Семену Аникиевичу и шепнул на ухо:

— Потолковать бы с глазу на глаз.

Строганов отпустил монаха и казака, оставшись с Карим наедине.

— Басни это все, сказки, — Данила посмотрел на череп без интереса. — В Валахии и не такое видывал, да упыри на поверку простыми уродцами оказывались. Вот и люди твои на вогул из-за охотничьих угодий наговаривают. И беды, и страхи ваши оттого, что война с Сибирью близко, да вы этого видеть не хотите.

— Постой, а как же помешенные казаки? — возразил Семен. — Яков из Чусовой о сем подробно батюшке расписал, так, что под кожей мураши бегают.

— Ты к делу чертовщину не примешивай, — обрезал купца Карий. — Надо лазутчиков взять — возьмем, волков перебить — перебьем, шаманов да князей вогульских урезонить — миром усмирим или силою принудим признать власть Строгановых. А изобличать уродцев, да искать упырей — дело пустое…

— Ты и вправду не веришь?

— Не верю, — спокойно ответил Карий. — Если бы и поверил, то такого значения не придавал, страх делу не помощник.

Семен вышел из арсенала, но через мгновение вернулся с увесистым свертком.

— Опять диковина вогульская?

— Диковина, да только не вогульская, а немецкая. Разворачивай.

Перед Даниилом лежал изысканной работы двуствольный пистолет с рукоятью из слоновой кости, отделанный серебром. На ней были изображены сцены охоты не то на волков, не то на оборотней.

— Прими подарок от Строгановых. На Ливонской войне трофеем взят, — пояснил Семен. — Одним выстрелом разом две пули посылает: верхняя бьет в голову, а нижняя — в сердце.

Данила осмотрел пистолет. Добротное, дорогое оружие, большой убойной силы.

— Вот еще, — Семен выложил перед Карим кошелек. — Трать, сколько надо. И грамоту за подписью Аники возьми — везде дороги открытыми будут. Савва и Черномыс с тобой поедут — пригодятся. Розыск в землях наших учинишь, и службу к новой зиме окончишь. Успеешь?

Данила взял со стола грамоту, набитый серебром кошелек и уверенно сказал:

— Успею.

Благовещенский собор плыл над утопающем в снежных волнах Сольвычегодском, парил над замерзшей Вычегдой, скользя по лазурным высям пятью золочеными куполами. Савва посмотрел на храм и перекрестился: после снежной бури он казался ноевым ковчегом, в который однажды войдет для спасения каждая живая душа.

Храм еще не был построен, но службы в нем шли регулярно: Аника Федорович вкладывал в собор оставшуюся надежду и нежность, словно исполняющий волю Божью патриарх Ной. Рядом с собором Аника заложил и родовую усыпальницу, чтобы по воскресению из мертвых род не потерялся, а в единении вошел в жизнь вечную.