Юрий Никитин: Князь Рус

Краду подожгли с четырех концов. Огонь занялся сразу так мощно, что казалось, будто горит сама земля. Пламя гудело торжествующе, свивалось в огненные жгуты. Сквозь щели в стене огня было видно, как маленькие тела корчились, вздымали к небу ручки, пробовали перевернуться, уползти от огня, но детская кожа трещала и пузырилась, наконец вспыхнула слабыми оранжевыми огоньками. В следующий раз увидели детские тела уже почерневшими, затем огонь с ревом и гулом начал поднимать кверху уже не искры, а целые поленья.

Гойтосир отступил от пламени, повернулся к жертвенному костру спиной. Лицо стало красным от жара. Он торжественно вскинул костлявые руки:

– Жертва принята!

И снова вздымалась красноватая пыль, исхудавшие волы тащили расшатанные повозки из последних сил, тоскливо взревывали. Мужчины, что покрепче, хватались за колеса, видно было, как под темной от солнца кожей вздуваются жилы. Люди тоже исхудали, но запавшие глаза смотрели упорно, жажда жизни горела, как багровые угольки под толстым слоем пепла.

Обгоняя повозки, из конца в конец проносились всадники на легконогих злых конях.

Одна повозка постепенно отставала. Колеса расшатались, усталые, исхудавшие волы едва не выпадали из ярма, ноги дрожали от усилий. На старых шкурах в глубине повозки лежал огромный мужчина. Рядом сидела сгорбленная женщина, веткой отгоняла мух. Целый рой огромных и зеленых мух сопровождал их последние два дня неотступно, доводил до исступления, не желал дожидаться, когда можно будет безнаказанно ползать по неподвижному лицу и откладывать яйца в застывшие глаза, ноздри, уши.

Рус обогнал, он сидел на высоком диковатом жеребце, черном как ночь Ракшасе, с жалостью кивнул женщине. Мужчина, это был великий воин по имени Кровавая Секира, не ответил, метался в горячке. Неделю тому в схватке с чужим племенем дрался против дюжины, всех побил, но был изранен так, что не мог держаться в седле. На этот раз могучая стать дрогнула: вместо того чтобы раны зажили так же быстро, как заживали раньше – не зря весь в шрамах, на этот раз распухали, гноились, из них шло настоящее зловоние. Он метался в жару, скрипел зубами, постанывал, когда был уверен, что его не слышат.

Руса догнал Лех, кивнул в сторону Кровавой Секиры:

– Что говорит волхв?

– Боги решают… Возможно, заберут к себе.

– Нам будет недоставать его силы, – прошептал Лех.

– Он заслужил место в вирии!

– Да, он будет сидеть рядом с богами, – согласился Лех невесело, – но рядом с нами его место опустеет.

Он коснулся лба, где пламенела вспухшая сизая полоска. В последнем бою Кровавая Секира закрыл его своим щитом, только и стукнуло по лбу деревянным краем, а сам буквально расплескал напавшего, так что Леху не удалось расквитаться.

– Я тоже буду ждать с ним встречи, – проговорил Рус. – Он учил меня ездить на коне…

Лес перемежался полянами, и только в одном месте земля вздыбилась, словно решилась поставить гору, но сил не хватило, разродилась пологим холмом, зеленым, но без деревьев, только трава и кусты. Повозки шли мимо, но на самой вершине братья заметили Чеха. Их старший брат недвижимо, как скала, возвышался на таком же угрюмом и неподвижном коне, белом, как первый снег. Оба с конем неотрывно смотрели на север.

Лех натянул поводья. Его конь, красный как закат, ­поднялся на дыбы, яростно замолотил воздух крепкими копытами.

– Впереди дым!

Рус принюхался:

– Едой не пахнет.

Усталые кони нехотя взбирались на холм, кряхтели, норовили остановиться. Рус наконец соскочил, потащил коня в поводу, жалел бедного зверя, а Лех спрыгнул еще раньше: не терпелось увидеть то, что зрел старший брат.

Каменистая вершина нагрелась так, что сквозь толстые подошвы из свиной кожи шел сухой жар. Земля потрескалась, камни соприкасались боками, старые и белесые, как бороды стариков.

Чех приложил ладонь козырьком к глазам, долго осматривал виднокрай. Вдали к небу поднимался черный столб. Крупные ноздри дрогнули раз-другой.

– Это не пожар, – сказал он наконец.

– А что? – спросил Лех быстро.

– Пахнет горелым мясом.

– Война? Набег?

– Нет. Жгут живое.

Конь качнулся вперед, камни под бронзовыми подковами злобно звякнули. Лех и Рус молча смотрели, как старший брат спускается с холма. Да, умеет по едва уловимым запахам видеть целые картины. Но главное, умеет делать правильные выводы. Рус не сомневался, что он или Лех, будь у них такой же нюх, увидели бы совсем другое. И поняли бы вовсе не так.