Поль Феваль-сын - Кокардас и Паспуаль

Бросая вызов судьбе – что было, как ни странно, самым разумным в его положении, – он поселился в бывшем своем доме, надеясь, что никому не придет в голову искать его именно здесь. Вот почему он услышал, как подъезжает карета, и увидел, как враги его входят в церковь. Сам дьявол предавал ему в руки Аврору и Лагардера!

Первой мыслью принца было воспользоваться счастливой случайностью немедленно, но, поразмыслив, он отказался от этого намерения. Была ли тому причиной святость места? Конечно, нет! Гнев Господень не страшил принца Гонзага. Однако он не посмел напасть на своих врагов в открытую, предпочитая разить в спину. Целью его было убийство, а не честный бой. Тем не менее, он мысленно поздравил себя с удачным решением занять особняк, ибо это позволило подготовить последний, решающий удар.

– Я не удивлюсь, – бросил он насмешливо своим сообщникам, – если через несколько дней здесь состоится свадьба. Вероятно, они заняты сегодня репетицией торжественной церемонии… Черт побери! У Лагардера будут свидетели, которых он вряд ли ожидает встретить.

Итак, Филипп Мантуанский отказался от мысли схватиться с врагами здесь же, на кладбище; однако жажда деятельности снедала его, ему хотелось каким-то образом обнаружить свое присутствие, бросив вызов Лагардеру. Поэтому, схватив листок бумаги, он быстро нацарапал на нем несколько слов и бросился в переулок, который, как мы уже сказали, вел прямо к боковым вратам храма.

Пейроль с явной неохотой последовал за своим господином. Если принц не желал считаться с опасностью, то фактотум трепетал при мысли о встрече с Лагардером. Поминутно озираясь и прислушиваясь, он утирал пот с мертвенно бледного лица. Даже если бы перед ним вырос в эту минуту эшафот, он не задрожал бы сильнее. Каждый шорох приводил его в содрогание. Гонзага же двигался так быстро, что за ним нелегко было угнаться.

Однако у трусливейшего интенданта было одно несомненное достоинство: он никогда ни на шаг не отставал от хозяина. Правда, многие бы удивились, узнав, какие мотивы лежат в основе этой безупречной преданности. И сам принц не подозревал, что верный фактотум всюду следует за ним, чтобы первым узнать о его смерти, а затем без опаски проникнуть во дворец Филиппа Мантуанского, где в тайнике был укрыт настоящий клад из золотых монет и драгоценных камней. Ибо Пейроль ни на секунду не сомневался в конечной победе графа, однако надеялся, что ему самому удастся ускользнуть от карающего удара шпаги.

Филипп Мантуанский взобрался на кладбищенскую стену, спрыгнул вниз и двинулся к часовне, иногда скрываясь за кустами, а иногда пересекая открытые места с такой быстротой, что фактотум даже не решился за ним последовать и остался в тени раскидистого дерева.

Сообщники внимательно следили за принцем из переулка, готовясь к неминуемому сражению, ибо это безумное предприятие не могло не окончиться кровавой развязкой. Они вздрогнули, когда фигура предводителя скрылась из виду. Гонзага завернул за угол церкви. Минуты, когда Филипп Мантуанский оставался там, показались им долгими, как вечность; но еще более невыносимым было ожидание для интенданта, дрожавшего как лист и стучавшего зубами.

Филипп Мантуанский прошел мимо, не заметив его, настолько тот вжался в дерево; впрочем, принц и думать о нем забыл, так что едва не закрыл дверь особняка прямо перед его носом. Но Пейроль успел все же протиснуться в дом и уселся прямо на пол, не в силах держаться на ногах. Бледностью своей он походил на труп.

Гонзага же, встав у окна, затаился в ожидании. В отличие от своего фактотума он не дрожал, и губы его кривились злорадной улыбкой, а не гримасой ужаса.

Аврора появилась на пороге в сопровождении своей матери. Обе, казалось, обрели утешение в молитве. Они медленно спустились по ступенькам; за ними следовали Лагардер, Шаверни и все остальные. Филипп Мантуанский увидел, как враги его направляются к могиле Филиппа Неверского, некогда предательски им убитого. Насмешливый огонек сверкнул в глазах принца, но одновременно он положил руку на эфес шпаги. Это было инстинктивным движением, ибо при виде Лагардера он помышлял только о защите или же о предательском нападении.

Но Гонзага не решился схватиться с врагом и на этот раз: рука его опустилась, а на лице появилось бесстрастное выражение. Однако каждый, кто хорошо знал Филиппа Мантуанского, догадался бы о жестокой радости, овладевшей его душой.

Лагардер предложил руку мадам де Невер, зная, каким потрясением будет для нее увидеть могилу мужа.