Густав Эмар: Дикая кошка

– Мерседес остается, – с вызовом сказал Овициата, – она моя.

– Донна Мерседес – моя невеста, – продолжал молодой человек с гневом, – она почти моя жена; я не уеду без нее.

– Собака! – крикнул вождь, вставая с бешенством и ухватившись за топор; но старый вождь, который до этого времени, казалось, не принимал большого участия в том, что происходило перед ним, встал вдруг и заставил Овициата замолчать:

– Замолчи, сын мой, – сказал он дребезжащим голосом, – этот человек свят, как и все то, что принадлежит ему: его жена должна следовать за ним.

– Но эта девушка еще свободна.

– Правда ли это? – спросил старик.

– Нет, – ответил полковник, – она дала мне слово.

– Пусть она едет, – решил Ононтхио, – и да покровительствуют вам обоим Шемиин и Мишабу. Я сказал все.

Сказав эти слова, старик опустился на свое место и, казалось, снова погрузился в свои размышления.

Овициата не смел открыто сопротивляться своему отцу, он знал его влияние на ульменов; с силой притворства, свойственного индейцам, он успел подавить бешенство, кипевшее в его сердце, и спокойным голосом, с бесстрастным лицом и улыбкой на губах он приказал возвратить молодому человеку донну Мерседес и ее кормилицу.

– Хорошо, – сказал Ононтхио, – мой сын справедлив и мудр, он будет великим вождем.

Индейский вождь задрожал от радости при этой незаслуженной похвале; но овладевши собой, сказал:

– Мой брат, дон Дьего, получи обратно твою жену и позабудь о том, что между нами произошло; ты должен извинить меня, потому что я люблю ее.

– Мой брат, извини меня, а ты Мерседес, – добавил он, обратившись к молодой девушке, которую привели, – прости меня, я буду молиться о твоем счастье, сохрани доброе воспоминание о товарище твоего детства; прощай, и как сказал мой отец, да хранят вас Шемиин и Мишабу.

Молодые люди, успокоенные этими словами и по честности своей поверившие, удалились, от души поблагодарив старика и его сына.

Спустя два часа, дон Дьего де Лара, Перикко и прочие испанцы, находившиеся с ними в плену у индейцев, поспешно направились к Санта Роза де лас Андес.

Спустя несколько минут после их отъезда, из кочевья вышел толстяк, которого мы уже видели мельком, и направился по тому же пути.

Его сопровождал Овициата.

Дойдя до границы просеки, они остановились в таком месте, где их никто не мог ни видеть, ни слышать.

– Отправляйся, – сказал Овициата, – то что нам не удалось сегодня, то удастся завтра.

И положив на руку испанца тяжелый замшевый кошелек, наполненный золотым песком, спросил его:

– Могу ли я полагаться на тебя?

– Можешь, – ответил тот, пряча кошелек в свое пончо.

– Будь верен мне, – продолжал вождь. – Если изменишь мне, я жестоко отомщу.

Толстяк кивнул головой и, переговорив между собою шепотом, оба злодея расстались, по-видимому, довольные друг другом. Овициата возвратился в лагерь, а испанец продолжал свой путь к лесу.

Это был человек, по имени дон Жозуе Малягрида. Пятнадцать лет управлял он огромными поместьями тетки донны Мерседес. Подлый скряга, злобный до низости и завистливый, легко сделался слепым орудием в руках Овициата и его шпионом.

Наступили первые дни ноября, которые индейцы называют такиука-они (луна козленка).

Стоял один из тех золотых и ясных дней, каких не бывает в нашем холодном климате. Солнце сильно жгло и освещало камешки и песок сада прекрасного дома в городе Санта Роза де лас Андес.

В роще апельсиновых и лимонных деревьев, покрытых цветами, приятное благоухание которых наполняло воздух, в чаще кактусов и алоэ спала молодая женщина, небрежно разметавшись в гамаке из волокон формиума, подвешенном между двумя апельсиновыми деревьями.

Откинутая назад голова, развязанные и в беспорядке рассыпавшиеся по ее груди длинные волосы, слегка полуоткрытые коралловые губки, сквозь которые была видна ослепительная эмаль ее зубов, Мерседес – потому что это она, спала таким безмятежным сном, была прекрасна; в чертах ее отражалось счастье, слегка нарушаемое страданиями и болями вследствие беременности, близкой уже к разрешению. Она около года была уже замужем и во все это время ни одно облачко не омрачало ясного горизонта ее тихой и спокойной жизни.

Дон Дьего был произведен в генералы и получил высокий пост в чилийской армии. Его уже около двух месяцев не было дома; но в то время, с которого мы начинаем вновь наш рассказ, он уведомил о своем возвращении, и жена с нетерпением ожидала его.