Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию

Он попытался представить тех, кого назовут «обогнувшие Ливию»: это будут благочестивые мужи… На большее фантазии у него не хватило.

Вернулся притихший евнух. Он предал погребению черепки, и это выбило его из колеи. Высокая политика нагоняла на него страх. Он принялся втирать снадобья в иссохшее тело господина. За тугими стенами шатра послышались грубые голоса, удары плетью. Кто-то долго вытирал подошвы сандалей о брошенную у входа баранью шкуру. Затем полог приоткрылся, в шатер влезло что-то лохматое. Евнух вскрикнул. Петосирис приподнялся на локте и негромко произнес:

— Свету.

Когда вспыхнули факелы в металлических подставках и стало душно и жарко, Петосирис разглядел медный ионический шлем с устрашающим гребнем из конского волоса.

— Чего тебе?

Старшина патрульных разогнулся и голосом изрядно подвыпившего мужа доложил:

— Мой господин, боги были к нам милостивы, и мы поймали человека в горах. Помня о наказе — всех лазутчиков вражеских доставлять тебе…

— Введи его, — перебил Петосирис.

Евнух поспешно вытер о толстые студнеподобные бедра масленые руки, уселся на циновку возле ложа.

Пленник оказался совсем молодым парнем. Один глаз его почти затек, плечи и могучая грудь были расписаны свежими следами плети и кровавыми глубокими царапинами.

Петосирис сел, свесив с ложа тонкие, увитые вздувшимися венами ноги, и приказал одному из глыбоподобных телохранителей-нубийцев поднести к лицу лазутчика факел. И все присутствующие — телохранители, евнухи, рабы — напряглись в предчувствии чего-то, подстегнутые ненавидящим, испепеляющим взглядом пленника.

— Я не лазутчик! — вдруг сказал пленник, выговаривая египетские слова на финикийский лад, с гортанным призвуком и словно торопясь. — Я — фенеху! Отстал от каравана! — Видно было, что он борется со своей ненавистью, старается взять себя в руки.

— Я тебе не верю, — сказал Петосирис, вглядываясь в его лицо, — почему я должен тебе верить?

— Караванщик я, отстал от каравана!..

— Каждый караван откуда-то вышел и куда-то шел.

— Из Тира в Тарс!

— С каких пор фенеху променяли море на горы? Да и попасть в страну лошадей всего проще на корабле.

Пленник окончательно успокоился, но жрец, читающий в душах, как в папирусах, видел, с каким трудом дается ему спокойствие.

— На море сейчас опасно, — ответил бродяга, и голос его чуть дрогнул. — Заход Плеяд был зловещ, это предвещает небывалые зимние штормы.

— Дай твою левую руку, — неожиданно приказал Петосирис.

Жрец плеснул на его руку вином, отер грязь пологом шатра и ткнул крашеным ногтем в полосы чуть выше запястья.

— Только человек, имеющий дело с боевым луком, имеет такие отметины. И нужны годы, чтобы они исчезли. Египетский лук оставляет столь яркий след, багровый и тонкий. Иудейская тетива дает полосу более светлую и широкую. Вавилонский лук не оставляет следа: воины Навузардана носят кожаные нарукавники.

— Ну и что?.. За финикийский стеклянный или серебряный браслет я могу выменять не только лук, — нашелся пленник.

Петосирис нахмурился.

— У Повелителя много наемников — фенеху. Повелитель платит им больше, чем другим. Они умеют все: и править колесницами, и обслуживать метательные машины. Убегают только фенеху из штрафных сотен, смертники.

И старик приказал слуге привести всех начальников штрафных сотен, у которых сбежали фенеху.

— О Ваал! — зашептал измученный парень. Не успел он закончить молитву, как перед жрецом появился косматый ливиец в побуревшем от вражеской крови кожаном панцире, надетом на голое тело, — целая гора мускулов и оружия, а поверх всего жетон на цепи в виде закорючки, египетский иероглиф сотни.

— Я узнал его, господин, это тирянин Астарт! — выкрикнул ливиец, хищно раздувая ноздри, надрезанные для устрашения врагов в бою. — Он был в моей сотне! Я Туг из рода Черной Антилопы!

Туг, задыхаясь, от ярости, поведал Петосирису о прегрешениях финикийца: о том, как пригнал в храм Исиды — дело было еще в Дельте — нечестивого поросенка и потребовал от возмущенных богомольцев выкуп; о том, как в походе через Синай ехал верхом на солдатах Властелина, обещав им свою долю в будущей добыче; о том, что якшался с безумным пророком Иеремией, когда их сотня стояла в Иерусалиме, и о том, что ходит слух, будто этот богохульник побывал в царском гареме!

— Достаточно, — остановил его жрец.

Туг упал на четвереньки и, бряцая оружием, выполз, пятясь, из шатра. Петосирис прошелся по ковру, залог жив за спину руки, остановился перед дезертиром.