Сергей Наумов - Взведенный курок

Ксения ощутила в кармане плаща холод нагана. В нем семь патронов с войны. Полный барабан. Мужнин наган. Единственная вещь, которую Ксения оставила на память. Может быть, потому что он именной. Тонкая серебряная пластинка на рукоятке. И на ней малопонятная гравировка: "От Гангута до Корсуни – 1945 год".

Сам Стриженой никогда не объяснял смысла надписи на пластинке, однажды только сказал: "Не знаю оружия надежнее, чем наган".

И вот пришла пора распрощаться с дорогой сердцу вещью. Ксения твердо решила подарить наган заставскому музею, где все дышало подвигом мужа и его бойцов.

– Мы здесь не зря, Костя, – запоздало отметила Стриженая, – даже у тренированного человека есть предел физических возможностей. К тому же, как тебе сказали, нарушитель ранен. Он может прийти сюда зализывать свою рану и отдохнуть.

– Да ведь развалины-то эти с башней у всех на виду, – возразил Колесов.

– Ему нужно где-то укрыться... Он ушел по воде и сбил след. И он знает, где его ищут. К границе он не пойдет – умен. Вам известно, что такое схрон?

– Не видел пока. А слышал много, – ответил Колесов.

– Тайники и схроны строили немцы. Вы, конечно, знаете, что такое ОУН. Для этих бандитов и делались подземные квартиры. Сколько их еще на нашей земле осталось... В сорок шестом году у бандитов были даже свои бронетранспортеры и тяжелые минометы. Оуновцы – фанатики, хотя и среди них находились обманутые бандеровской пропагандой простые крестьяне.

– Нам рассказывали, – серьезно сказал Колесов и вдруг спросил: – А кто такой Гонда? Жухов сказал: нарушитель Гонда, и все...

Ксения Алексеевна прищурилась и взяла из рук сержанта бинокль. Долго рассматривала окрестности.

– Я не знаю, кто он сейчас... В ОУНе носил чин надрайонного "проводника"... Жестокий и страшный человек. Недаром его прозвали Палачом. Говорят, только один вид горящего села доставлял ему огромную радость. Пыткам и зверствам Гонды нет числа...

Шар солнца скатился за лес, оставив призрачный, слабый след. Зубчатая кромка бора уходила в сумрак, буквально на глазах исчезала, сливаясь с еще теплившимся мягким светом горизонтом.

– Все, – сказала Стриженая, возвращая бинокль. – Через полчаса сюда явится Андрей с "тревожной". Теперь можно и на заставу. Иногда, Костя, человеку просто необходимо почувствовать, что он делает важное и опасное дело... Звездный час не случился, значит, не о чем и жалеть. Осмотри еще раз подходы, а я вниз. Подожду тебя под аркой.

Она спустилась по каменным стертым ступеням в узкий, стиснутый кирпичными стенами двор. Двор был глухой, и только в дальнем углу зиял пролом. И в нем стоял человек. В сумерках он казался вырезанной из фанеры черной мишенью. Стриженая вздрогнула. Инстинкт бросил ее на холодные плиты. И тотчас глухо хлопнуло. И пуля, трижды срикошетив от стен, бесформенным комочком свинца подкатилась к самому лицу Ксении.

"Костя!.. Он же будет спускаться. Ему не сделать и двух шагов по лестнице. И он ничего не слышит там... наверху..." – молнией пронеслось в мозгу.

Снова глухо щелкнул бесшумный пистолет. И снова стены отозвались на выстрел тройным стуком.

"Он меня плохо видит – серый плащ на серых плитах. Наган!" – вспомнила Ксения. Она успела рвануть из кармана оружие, когда осколки гранитной плиты ударили в лицо, обжигая нестерпимой болью. Ослепленная, она стреляла наугад в направлении пролома, предупреждая Колесова о появлении Гонды.

Козырной уже покинул двор. Только на миг его фигура еще раз появилась в проломе – тогда и прозвучала короткая автоматная очередь. Окрика Палач не слышал. Пуля ударила в голову выше левого виска, жестоко контузила того, кто именовался Иохимом Гондой по кличке Козырной.

У него было странное ощущение не своего тела. Он видел и чувствовал, но не мог шевельнуться. Сквозь полуприкрытые веки Гонда различил склонившееся над ним лицо молодого скуластого парня. Тот сказал:

– Вот и все...

А Гонда думал об ампуле, вшитой в воротник джинсовой куртки. Вторая – в перстне на безымянном пальце правой руки. Нужно только дотянуться до одной из них и раздавить зубами. Мышцы отказывались повиноваться мозгу. Этого не мог предвидеть ни Веттинг, ни тощий американец по фамилии Фисбюри. Этого не мог предвидеть никто.

Кололо в висках. Тело казалось объятым пламенем. Внезапно он вспомнил себя в эсэсовском черном мундире с двумя молниями – готическими буквами "С" на левой петлице. Есть ли у них фотографии того времени, когда он служил в военно-диверсионном подразделении "Нахтигаль"? Его охватила бешеная злоба. Не хватило каких-нибудь пяти минут, чтобы нырнуть в подземелье. Он бы сдвинул плиту и одной рукой. Она в левом углу под лестницей. Никто, кроме атамана Садового и брата Сигизмунда, не знал о ходе в подземелье. Обоих давно нет в живых. А может быть, и этот тайный вход открыт пограничниками? Помнится, еще в сорок восьмом там крутилась группа войсковых саперов. Как бы там ни было, теперь и эта возможность уйти, раствориться в полузасыпанных галереях замка рухнула. Мелькнула слепая и беспомощная мысль о побеге. И тут же угасла – после такой контузии далеко не убежишь. Поздно. Он не смог продать жизнь дорого, теперь нужно попробовать ее купить. И пусть идут ко всем чертям и тощий американец, и Веттинг со своей любовью ко всему изящному. Он выложит все, что знает. И потребует гарантии. Он будет жить до последнего. Есть еще его Величество Случай. Ведь ушел же он в сорок восьмом от "ястребков", из самого пекла вырвался. А умереть он всегда успеет.