Тим Уиллокс - Религия

Позади капитана остановились еще два багровых всадника. На улице за их спинами жители деревни тушили пожар, отчаянно метались взад-вперед, вытаскивая из домов пожитки, спасая из огня детей и стариков. Пробиваясь, как сквозь стадо овец, дюжина других красных всадников древками копий и кнутами быстро усмирила мародерствующих солдат. Аббас убрал пистолет в притороченный к седлу чехол. Он посмотрел на лежащее поперек лошади обнаженное и растерзанное женское тело. Снова поглядел на Матиаса и заговорил. Он говорил не на том языке, на каком говорили те дьяволы, и, хотя Матиас не знал слов, он понял вопрос.

— Это твоя мать?

Матиас глотнул и молча кивнул.

Аббас увидел кинжал у него в руке, заметил прилипшую к телу, пропитанную кровью рубаху. Аббас поджал губы и покачал головой. Он поглядел поверх Матиаса, и Матиас обернулся: первый негодяй, которого он ткнул кинжалом, лежал неподвижно. Второй, полуголый, корчился в грязи, ослепленный, лишенный лица, и скулил от жалости к себе, шевеля разорванными губами. Аббас махнул рукой. Один из сопровождавших его всадников выехал вперед, вытащив меч; Матиас в восхищении уставился на безупречный дамасский клинок. Всадник остановился над хнычущим негодяем, наклонился вперед. Узорчатый меч взлетел, опустился почти беззвучно, и окровавленная голова покатилась в канаву.

Аббас подъехал к Матиасу поближе и протянул руку.

Матиас выпустил руку матери, вытер кинжал об рукав, снял с рукояти тряпку, вытер и рукоять. Взял кинжал за кончик и протянул Аббасу. Он не ощущал страха. Когда Аббас коснулся оружия, его брови изумленно поднялись. Он плашмя положил кинжал на ладонь, и его удивление усилилось. Матиас понял: это потому, что сталь еще не остыла. Аббас указал на кинжал.

— Твоя работа?

И снова Матиас понял вопрос, хоть и не понял слов. Он кивнул. И снова Аббас поджал губы. Он подъехал к дому, подался вперед в седле, вогнал кинжал на три дюйма в щель между косяком двери и стеной и с силой надавил на рукоять. Матиас вздрогнул, когда кинжал согнулся — согнулся гораздо сильнее, чем осмелился бы согнуть его он сам, рукоять пошла почти параллельно стене, — и страх пронзил его до кишок, что сейчас сталь треснет, но сталь не треснула. И когда Аббас отпустил рукоять, клинок принял прежнюю форму. Аббас выдернул кинжал, еще раз осмотрел его, взглянул на Матиаса. Они оба знали, что мальчику удалось выковать настоящий шедевр. Затем кинжал исчез в складках капитанского доломана, и Матиас понял, что больше никогда его не увидит.

Аббас отдал несколько приказов, Матиас проследил, как второй его лейтенант развернул коня и ускакал. Первый лейтенант, который так и не вложил в ножны дамасский меч, шагом подъехал к двум стоящим на коленях насильникам — тем, чья похоть так и не была удовлетворена. Они бормотали, умоляли, кланялись; он тычками заставил их пуститься бегом по улице, подгоняя уколами меча в спину.

Аббас развернулся и потянулся к задней луке седла, достал и раскатал белоснежное одеяло и перебросил его Матиасу. Матиас поймал одеяло. Оно было сделано из тончайшей ягнячьей шерсти. Матиас ни разу за всю жизнь не держал в огрубевших руках ничего столь прекрасного, столь нежного, он даже побоялся испортить вещь своим прикосновением. И недоуменно смотрел на Аббаса, сбитый с толку его даром. Аббас указал на тело матери, растянутое, словно туша на бойне, поруганное.

Матиас ощутил, как комок подступил к горлу, глаза наполнились слезами, ибо даром было не одеяло, а дань уважения к женщине, и доброта Аббаса тронула Матиаса до глубины души. Но на лице капитана появилось предостерегающее выражение, и Матиас интуитивно его понял. Он сдержал слезы, не позволил им пролиться. И Аббас, заметив это, снова восхитился мальчиком и кивнул. Матиас повернулся, развернул одеяло, оно опустилось ласковым покровом на тело матери. Слезы снова подступили к горлу, когда она навеки исчезла под ним, и он снова сдержал их. Она была мертва, но в то же время и не мертва, ведь она наполнила его сердце безграничной любовью, и он подумал, что, наверное, сейчас она на небесах, и еще: позволит ли ему Господь когда-нибудь снова увидеться с ней? Потом он услышал голос Аббаса и обернулся. Аббас повторил фразу. И, не понимая ни слова, Матиас понял исходящее от нее утешение. Он запомнил, как звучали эти слова. В следующие месяцы он слышал их много раз и узнал, что они означают.

— Всякая плоть есть прах, — сказал Аббас.

Из седельной сумки Аббас достал книгу. Зеленая кожа переплета была украшена волшебным золотым узором, и, словно позволяя Богу направить его руку, Аббас раскрыл ее наудачу. Он пробежал глазами открывшуюся страницу и замер, словно натолкнувшись на что-то возвышенное, священное, искомое. Оторвав взгляд от книги, он указал на мальчика.