Сергей Зайцев - Рыцари моря

Однако не долго продолжалась для Месяца полоса благополучия, ибо уже с приходом зимы он оказался под стражей. Вышло же это так: какой-то мальчик, пробегая по улице, ИЗ озорства постучал в дверь дьяконовского дома и спрятался за углом; Месяц отворил дверь и, никого перед собой не увидев, подумал, что, если он не ослышался, это сама судьба постучалась к нему; и возможно Месяц не ошибся, так как в тот момент, когда он, недоумевающий, стоял в дверном проеме, его увидел с улицы один человек, а увидев, не продолжил путь, но побежал обратно – откуда пришел; спустя совсем короткое время тот человек вернулся к дому дьякона Кирилла с пятью опричниками. Мальчик давным-давно убежал и продолжал забавляться, стуча в другие двери, и даже не подозревал, какая большая скверность вышла из его невинной шалости. Тот человек, что привел опричников (там и человека-то не было – человечишко всего, а вот пакостник!), здесь же в доме дьякона, над Месяцем, скрученным веревками, поклялся-побожился в своей правдивости, упомянул о своей преданности делу государеву, заверил служилых людей в глубокой ненависти к врагам и изменникам и повторил донос: сей человек, лежащий на полу, ливонский лазутчик, в стране той Ливонии слуга государев, зоркий и чуткий, за отечество радеющий, видел сего человека дважды – первый раз от Пернова вместе шли, и человек сей россиян, как огня, страшился, улепетывал, второй же раз встречал его в Риге в базарный день на тесной площади – нынешний лазутчик, на миру сидя с большой книгой на коленях, по той книге рижан поучал и со всеми ливонцами изрядно лопотал по-ихнему, по-ливонскому, в то время как ревностному слуге государеву приходилось прикидываться глухонемым, ибо в ревности своей он отказался выучить вражий язык, равно как и все другие языки, какие также были враждебными, ибо не осталось вблизи России такой страны, с которой бы она не воевала. Месяц же, выслушав донос, рассмеялся и сказал, что государев ревностный слуга попросту глуп и ленив, и если у Иоанна все слуги таковы, то ему не остается ничего иного, как бежать из России куда-нибудь в Англию. Что же касалось «ливонского языка», то Месяц не видел ничего предосудительного в том, что с рижским немцем он заговорит по-немецки, с православным попом по-гречески, с ученым датчанином на языке латинском, с норвежским лесорубом по-норвежски, с татарином Халилкой на его языке, а со всеми вместе – на языке человеческого разума, а не на языке ревностных слуг российского государя… О себе Месяц ничего не сказал этим людям, посчитав, что с ревностным рвением своим они и сами до всего дознаются и с твердолобием в любые закрытые двери достучатся; облегчать же им труд их, мерзкий человеку честного имени, он не хотел, дабы тем самым не прибавлять им заслуг. Опричники пытались было выудить словцо из онемевших уст – руки заломили, дали под дых, – но ничего у них не вышло. Лицо Месяцу не портили, поскольку надеялись, что кто-нибудь узнает то лицо. А государев слуга-наводчик, плохонький человек, посетовал на странность его ливонского знакомца – то он разные языки разумеет, а то вовсе речь позабыл. И очень просил он опричников этому хитрому ливонцу еще наддать – да чтоб по самой его по наглой роже. Однако сам едва увернулся от обозленных его прилипчивостью опричников. А узнал Месяца в тот же день один из смоленских вельмож, коему также довелось семь лет назад участвовать в осаде Полоцка; сказал вельможа, что сей – воин знатный, роду боярского, и на высокие стены полоцкие он ходил бесстрашно, аки молодой лев на лань, и ратными подвигами он стяжал бы себе немало славы и удостоился бы больших чинов, если бы по молодости не поступил опрометчиво и не молвил бы худого слова против самого государя, за что и сослан был в какой-то монастырь. Вельможа тот был человек уважаемый, и слову его верили; а Месяц и не отпирался.

– Вот, голубчик!… А я что говорил!… – обрадованно воскликнул лжеглухонемой и еще хотел добавить что-то торжествующее, да не успел, ибо лицо его вдруг начало обсыпать чирьями, а затем оно покрылось коростой.

Это происшествие очень напугало и опричников, и самого вельможу, так как они усмотрели во внезапном недуге остережение себе, и решили от греха подальше отослать этого боярского сына в Москву, к самому Малюте – уж тот никакого греха на душу взять не побоится, коросту презрит и нужную правду из любого молчуна вытянет без клещей – пальцами.

Дальнейший путь Месяца к Москве не занял много времени, а также не побуждал Месяца к многоразличным ухищрениям, целью которых были хлеб насущный и теплый ночлег, – везли его в развалистых санях по широкому шляху, засыпанному снегом, с тяжкими оковами на руках и ногах – везли как личного врага государева, как соглядатая ливонского и как богопротивного колдуна, злонамеренно напустившего порчу на честного человека, – везли и пугали колдуном народ, говорили, что якшается он с врагом рода человеческого, а также с ведьмами и прочей нечистью и может шипеть змеем, каркать вороном и издавать львиный рык… и понуждали побивать его камнями, однако не сильно, чтобы до Москвы довезти его живьем. И люди кидали в Месяца камни, радуясь, что тем самым досаждают дьяволу; кидали и убегали прочь, чтобы не встретиться с колдуном глазами и не запомнить его лик – не дай Бог привяжется и будет мучить душу в кошмарных снах!