Денис Субботин - Ларец Самозванца

— Государь! — пан Роман без колебаний опустился перед ним на колени. Рядом тяжело бухнулся пан Анджей, которому, впрочем, не восхотелось величать царя своим Государем.

— Пан Роман! Пан Андрей! — подняв обоих, ласково сказал государь. — Полно, что вы! Какие церемонии между друзьями… ведь мы же друзья, не так ли?

Ему не возразили, но — увы. У государя не может быть дружбы с подданными. Понять бы это Дмитрию — хороший вышел бы из него царь! Увы, увы, увы… Не может быть у государя и любви. Дмитрий не понял, не захотел этого понять. В результате — его жена, Марина, горделивая полячка, вызвала в Москве взрыв народной ненависти. И даже не попыталась обратить её в любовь…

— Государь… — склонив голову, повторил пан Роман. А что ещё он мог сказать? С ним прощались. С ним, пролившим за царя кровь, положившим половину своего отряда, прощались, как прощались и с остальными. Вспомнить — кто остался из ветеранов? Да никого! Ушёл Рожинский, ушли запорожцы, не осталось украинских казаков, которых привёл Ратомский… Он — один из последних. Наверное, царь долго помнил тот страшный бой под Добрыничами, когда в миг разгрома именно отряд Романа закрыл дорогу коннице Мстиславского. До боя у него в отряде было сотня воинов! После — осталось двадцать…

— Я отпускаю тебя, пан Роман Смородинский! — мягко сказал царь. — И тебя, пан Анджей Медведковский, тоже отпускаю! Вы верно служили мне все эти годы, я же не забываю верных людей. Пан Ян, подойди!

Ян Бучинский, мудрейший из советников царя, но — не православный, медленно, с явной натугой принёс и поставил на пол туго набитый мешок. Если в нём было золото, то его довольно было, чтобы выплатить всему отряду полугодовое содержание.

— Здесь — содержание для вас. Двойное! — подтвердив подозрения панов, сказал царь. — Этого слишком мало, чтобы выразить мою благодарность, но — пан Ян более не желает давать. Что ж, я прислушался к своему советнику… иначе, зачем он мне нужен? Пан Роман!

— Да, Государь! — коротко отозвался он.

— У меня к тебе личная просьба, пан Роман, — царь смущённо улыбнулся. — Ты ведь всё равно поедешь мимо Киева. Заедь туда, завези князю Василь Константиновичу подарок от меня. Вот этот ларец! Там нет ничего особенного, но старику будет приятно… Может он, наконец, перестанет кликать меня самозванцем… Каким-то Отрепьевым! Господи, ну за что они ко мне так?! Я ведь никому ничего плохого не сделал! И не сделаю, клянусь Господом!

Царь истово перекрестился на икону Богородицы, висевшую в красном углу… Видели бы его в этот момент те, кто обвинял в пристрастии к католикам ! [5] К слову - прямых и даже косвенных доказательств этого не нашли ни Карамзин, ни Платонов, ни ненавистник Дмитрия Забелин!

— Государь, надо быть жёстче! — резко сказал, исподлобья обозрев остальных, Пётр Басманов. Воеводе пришлось нелегко, вся Москва заглазно обвиняла его в измене молодому Годунову… Даже несмотря на то, что его как раз не было в столице, когда царь Фёдор был убит в своей горнице. — Твой отец…

— Мой отец был великий государь! — резко, чуть резче, чем надо, оборвал его царь. — Я, увы, мне, не такой! У меня не поднимется рука казнить тех, кто возвёл меня на престол… пусть даже мой по праву! Я дал обед Богородице и не стану его нарушать, даже если моя жизнь подвергнется опасности…

Так он говорил, и восхищённый благородством царя, пан Роман тогда не мог не подумать — такие, как он, не живут долго. Будучи благородными сами, они верят в благородство других. Совершенно напрасно, увы…

Боже! Как жаль, что он оказался провидцем! Царь Дмитрий Иоаннович скончался, не достигнув и двадцати пяти…

За одну только минувшую ночь Кирилл успел наворотить сверх всякой меры. Его отряд — почти полная сотня воинов — состоял из трёх неравных частей: двадцати пяти воинов из сотни самого Кирилла, полусотни стрельцов под командой стрелецкого полусотника Павла Громыхала и отряда волжских казаков — тридцати головорезов Дмитро Оленя. Последние оказались в отряде случайно, по настоянию князя Ивана Шуйского. Кирилл был не настолько знатен, чтобы спорить с ним. Пришлось подчиниться… Казаки, к слову, должны были показать себя с лучшей стороны, ибо нет ничего лучше лёгкой конницы в погоне. Другое дело, огненного боя у них было не слишком много, да и состоял отряд в основном из черемисов, мордвы и лишь на треть — из казаков собственно. Дмитро Олень — угрюмый, белобрысый и голубоглазый казак, являл собой полную противоположность весельчаку Павлу Громыхале. Ничего удивительного. Ходили слухи, когда-то давно атаман казачьей ватаги был монахом то ли на Мурмане, то ли под Архангельском, то ли вообще на Соловках. Не выдержав сурового устава, бежал. Баб и девок, впрочем, сторонился и даже боялся, видимо по привычке почитая их сатанинским порождением. Может, он был прав?..