Георг Борн: Грешница и кающаяся. Часть II

— Я вовсе не собираюсь увозить Жозефину насовсем, князь, как вы думаете! Расстояния теперь почти ничего не значат с тех пор, как между Европой и Америкой установилось регулярное сообщение. Я решил прожить год здесь, а следующий — в своем дворце в Мадриде. Таким образом, проводя половину времени здесь, я смогу отчасти быть полезен и вам.

— Ваш план нравится мне, дон Рамиро, и если бы все зависело от меня одного, я сказал бы вам: возьмите эту драгоценную жемчужину, вы достойны обладать ею! Но прежде всего вам необходимо увидеть Жозефину и спросить у нее, захочет ли она следовать за вами. Вон там перед нами уже виднеются белые дома и зеленые лужайки колонии Святой Франциски; через несколько часов вы узнаете, как решится ваша судьба, я же обещаю вам полное свое содействие.

Граф де Тэба горячо пожал руку князю.

Вскоре они уже подъезжали к дому Вольдемара, где были радушно встречены самим хозяином, Маргаритой и их милой дочерью, слегка покрасневшей при виде Рамиро.

Когда после обеда Рамиро с Жозефиной отправились в сад, Эбергард открыл родителям девушки истинную причину его долгожданного посещения.

Молодой граф де Тэба недолго ждал решения своей участи: Жозефина, спрошенная матерью, тут же призналась, что готова повсюду следовать за Рамиро, которого давно уже любит.

Старый князь имел радость присутствовать через несколько дней при обручении, за которым должна была последовать свадьба. Растроганный до слез Эбергард благословил свою внучку и графа Рамиро, который с первого раза произвел на него приятное впечатление.

Сияющая от счастья Жозефина в подвенечном платье, идущая к алтарю об руку с Рамиро, была так прекрасна, что глаза всех присутствующих были обращены на нее с любовью и восхищением. Предоставляем читателям судить, что испытывала Маргарита, глядя на счастье своей дочери! Она горячо благодарила небо за такой благополучный поворот в ее некогда безотрадной жизни.

Мы же теперь простимся с нашими счастливыми героями, и все, что остается прибавить, заключается в немногих словах: они сияли любовью и счастьем.

Прошлое было пережито и забыто, все печали исчезли.

Так называли в Париже девушек, исполнявших живые картины, придуманные Леоной.

Я не знала своей матери и никого не называла своим отцом. Боже мой, я одинока и никем не любима! У меня никогда не было отчего дома, меня бросили на произвол судьбы. Боже мой, я одинока и никем не любима! Добрый Боже, дарующий нам все, пошли мне живую душу, которая бы меня любила! Я одна в огромном мире и никем не любима!