Проходили часы, и постепенно Афра прониклась доверием к этому поначалу молчаливому капитану. Спустя некоторое время он спросил:
— А что это за шкатулка, которую вы все время прижимаете к груди, как будто это ваша самая большая ценность?
Афра не побоялась ответить.
— Это и есть мое самое большое сокровище, — сказала она и положила нечто потрепанное в корсаж. — Мой отец оставил мне это, когда умирал, и велел открыть только в случае крайней нужды, когда силы будут на исходе, и я не буду знать, что делать дальше. Иначе это принесет мне несчастье.
Глаза Фровина засветились от любопытства. Он начал взволнованно щипать себя за бороду и спросил:
— А содержимое — тайна? Или вы еще никогда не открывали шкатулку?
Афра многозначительно улыбнулась, и капитан сказал:
— Можете не отвечать. Простите мое любопытство.
Девушка покачала головой.
— Ничего страшного. Скажу только, что я уже несколько раз хотела открыть шкатулку, но потом задумывалась, действительно ли это тот самый крайний случай, и каждый раз приходила к выводу, что жизнь продолжается.
— Ваш отец был, должно быть, очень мудрым человеком, как мне кажется.
— Да, был. — Афра опустила глаза.
Через люк в двери каюты упал первый луч солнца. Над рекой висели молочные полосы тумана. От воды поднимался пар. Дождь перестал.
Фровин набросил на плечи широкую черную накидку, надел шляпу и потер руки.
— Ну, с Богом, — тихо сказал он, — отплываем.
Фровин спрыгнул на берег и отвязал канат, которым баржа была привязана к дереву. С помощью длинного шеста он оттолкнул судно от берега и сначала направил нос против течения. Некоторое время баржа шла поперек реки, потом моряк повернул баржу носом вниз по течению реки, и плавание началось.
Только весло, с помощью которого Фровин правил баржей, тихонько поскрипывало, а в остальном судно бесшумно скользило по волнам. Они прошли мили две, когда туман стал сгущаться. Афра с трудом могла различить берег. И вдруг перед ними возникла белая гора, грозившая проглотить судно, стена тумана, настолько плотная, что с каюты не видно было носа баржи.
— Придется стать на якорь! — крикнул капитан с банки. — Держитесь крепче!
Афра вцепилась обеими руками в скамью в каюте. Корабль содрогнулся, а потом стало тихо, как в склепе.
В аббатстве Святой Сесилии никто не заметил, что Афра сбежала. По крайней мере было такое впечатление. Все шло своим чередом. Покрытие монастырской церкви подходило к завершению, а в скрипторий монахини занимались тем, что устраняли последствия пожара. Во время него пострадала только часть пола. А свитки и пергаменты уцелели, если не считать нескольких книг средней важности на нижних полках.
И тем не менее во время восстановительных работ царило подавленное настроение. Изредка монахини бросали друг на друга робкие взгляды, словно хотели сказать, что они нечаянно; но все молчали, молчали, как того требовал устав ордена. Когда работу прерывали терция, секста, дневная и вечерняя молитвы, пение монахинь звучало странно, едва ли не виновато, как будто они просили прощения.
Было ли это провидение Господне или же угрызения совести, неизвестно, но поздно вечером после вечерней молитвы мать Филиппа пошла в подвал искать Афру.
Когда она увидела платье Афры, лежавшее на соломе в углу, она вскрикнула, побежала наверх, в трапезную, где собрались монахини. Филиппа распахнула двери и закричала:
— Господь Бог вознес Афру живой на небеса!
На мгновение шепот и бормотание прекратились, и во внезапной тишине раздался голос аббатисы:
— Ты заблуждаешься, Филиппа! Молчи и не греши перед Создателем нашим. Никто, кроме Девы Марии, как учит нас святая Церковь, не был живым вознесен на небо.
— Нет, — продолжала настаивать взволнованная монахиня. — Господь Бог, оставив на земле ее земное платье, вознес ее к себе, через закрытые двери покаянной. Пойдите и посмотрите сами!
Монахини, молча следившие за перепалкой, запаниковали. Некоторые сломя голову бросились прочь из трапезной и помчались по каменной лестнице в подвал, чтобы собственными глазами узреть чудо. Остальные последовали за ними, и вскоре все столпились у решетки темницы, чтобы хоть одним глазком взглянуть на оставленную одежду. Одни молчали, другие задумчиво сжимали губы, третьи молились. Некоторые негромко вскрикивали и возводили глаза к небу.
Луитгарда воскликнула:
— Что же вы сделали с Афрой, что Господь призвал ее к себе?!
Читать дальше