Михаил Рапов - Зори над Русью

Татаро–монгольское иго налегло на Русь почти за полтора столетия до Куликовской битвы и было окончательно сброшено спустя целое столетие после нее. И все же для современников и для потомков 1380 год, год неслыханной битвы за Доном, стал крупнейшей вехой в истории русского народа.

Поэты XIV — XV веков складывали вдохновенные поэмы о Задонщине, историки спустя восемь десятков лет отсчитывали годы от битвы за Доном, как от новой эры.

В тягостное время татарщины, когда баскаки увозили последние запасы, уводили пленных в Орду, когда разрушались и горели города, люди, дома, библиотеки, русские люди любовно сберегали память о лучших временах Киевской Руси. Тогда еще сияли золотом своих теремов такие города, как Киев, Чернигов, Рязань, Переславль, тогда Русь шла одним путем с передовыми странами Европы и вызывала восхищение приезжих иноземцев; тогда не перевелись еще богатыри на Руси, отражавшие половцев и прокладывавшие далекие пути через Дикое поле в сказочные страны Востока…

Теперь, в XIV веке, готический Запад, не знавший обескровливающих татарских грабежей, ушел далеко вперед, его искусство вступило в тревожное «треченто», предвещающее конец средневековья, а разоренная Русь задыхалась в дыму усобиц и набегов.

Русскому народу оставались только воспоминания о величественном прошлом. И народ бережно хранил и былины, и «Повесть временных лет», и «Слово о полку Игореве», откуда черпал осуждение усобиц.

Сопоставление прошлого с безрадостным настоящим заставляло с тревогой думать о будущем: если продлится татарское иго, если не прекратятся ослабляющие Русь кровавые усобицы, то какая глубина падения ожидает русские земли? И вот, опережая жизнь, но вытекая из живой действительности, в умах русских людей XIV века рождается смелая, ведущая вперед мысль: нужно сплотиться, как встарь, нужно сбросить с себя унизительное иго завоевателей.

Эта мысль о настоятельной необходимости борьбы за будущее и привела русских на Куликово поле.

Сознание своей правоты, благородство цели и непоколебимая твердость духа дали победу нашим войскам над несметной армией Мамая.

М. А. Рапов посвятил свой роман «Зори над Русью» интереснейшей эпохе объединения русских сил при Дмитрии Донском и первой победы над татарами.

Автор сумел проникнуть в древнюю жизнь и показать ее читателю во всем ее многообразии и своеобычности. Не поучая читателя, не подавляя его выписками из исторических трудов, автор при посредстве своих героев и серии жизненных ситуаций раскрыл основное в истории замечательного XIV столетия.

Академик Б. А. Рыбаков

Лесная бескрайная дремучая ширь русской земли.

На закате догорает холодная полоска зари, над ней — тяжелые, осенние тучи.

Глухо стучат копыта по кочковатой, прихваченной первым морозцем земле, усыпанной поверх мхов опавшими листьями.

Семка Мелик торопит коня: приедешь поздно — закроют городские ворота — ночуй в слободе. Семке не до зловещих закатов, горящих над Русью, и печаль неволи татарской ему неведома: он молод и весел, скачет на добром коне гонцом к князю Дмитрию Костянтиновичу Суздальскому, и пусть там, в вершинах столетних елей, плачет студеный ветер, пусть рвет он сердито клочья зеленой, лешачьей бороды, мшистыми прядями которой опутаны еловые лапы, — Семену все нипочем, — конец пути близок!

Тропа повернула вправо, и между деревьев четким узором на закатной полосе неба встал Суздаль: купола и кресты соборов, тяжелые, из вековых сосен рубленные башни кремля, резвые коньки на высоких крышах княжьих палат, а внизу, у старых стен, во все стороны рассыпавшиеся, почерневшие от дождей избы слободы, плетни, огороды, грачиные гнезда на голых березах, покосившиеся церквушки, шатровые верха колоколен, обросшие серебристо–серой чешуей лишайников.

Миновав влажный холод оврага, Семка погнал коня по улице слободы, повернул раз, другой, за третьим поворотом показалась насыпь, на ней — бревенчатый палисад городской стены и низкая башня над плотно закрытыми воротами.

Семка чуть было не обругался по–черному, вспомнил: дело к ночи — прикусил язык. Со злости вытянул коня плетью. На мосту, перекинутом через неширокий ров, соскочил с коня, перекрестился на темный образ, висевший под голубцом [1] Голубец — двускатная кровелька, делавшаяся над крестами на кладбищах и над иконами, висевшими снаружи. над воротами, стал стучать.