Анатолий Кулемин: На грани апокалипсиса

– Нет, товарищ Сталин.

– Вот видите. Я тоже думаю, что нет. Вы принесли с собой то, о чем я вас просил?

– Да, товарищ Сталин, принес.

Меркулов поднялся из-за стола, принес портфель, который он отставил к стене, когда вошел в столовую, и выложил на стол стопку папок голубовато-серого цвета. Это были личные дела сотрудников, которые отобрали наркому работники кадрового аппарата, и которые Меркулов предварительно тщательнейшим образом изучил сам.

Сталин сел за стол, отложил трубку в пепельницу, взял верхнюю папку и раскрыл ее. Он долго всматривался в фотографию сотрудника, затем, убрав снимок в специальный кармашек на внутренней стороне титульной корки, стал внимательно читать листок по учету кадров. Изучив личное дело от корки до корки, Сталин отложил его в сторону и взял другую папку.

«А он постарел…» – подумал Меркулов, глядя на сильно поредевшие волосы Верховного, на его усы, совсем не щетинистые, а скорей мягкие и даже чуть обвисшие, на густую сеточку красных прожилок, проступающую сквозь кожу на щеках и делающую заметной бледность лица. И еще Меркулову бросился сейчас в глаза общий облик Сталина. Это был совсем не тот облик, который все привыкли видеть в монументальных скульптурах и на гигантских полотнищах портретов вождя. В эти минуты перед ним сидел сильно изнуренный человек с уставшими плечами и чуть сутуловатой осанкой.

Меркулов рассматривал Сталина исподволь, бросая на него короткие цепкие взгляды; тот же продолжал внимательно изучать личные дела и, казалось, совсем не замечал наркома. Только редкие уточняющие вопросы Сталина, на которые Меркулов давал исчерпывающие ответы, говорили о том, что Верховный не забыл о его присутствии.

– Что, сильно я постарел? – не отрывая взгляда от документов и словно прочитав мысли наркома, неожиданно спросил Сталин. От столь точного попадания в ход его мыслей Меркулов смутился, ему даже стало немного не по себе. – Вы разглядываете меня, как цыган, покупающий лошадь.

– Я думаю, товарищ Сталин, о том, смог ли кто-либо другой вынести ту ношу, которая с началом этой войны обрушилась на вас и которую вы, как Верховный главнокомандующий, все это время несете на своих плечах. Какой же внутренней энергией должен обладать человек, чтобы такой груз вынести?

– Тяжесть войны, Всеволод Николаевич, обрушилась не на меня одного. Она обрушилась на весь советский народ, – Сталин поднял уставший взгляд и посмотрел на Меркулова. – Это советский народ вынес и сейчас продолжает выносить на своих плечах все тяготы этой войны и на фронтах, и в тылу. А меня жалеть не надо. Я еще крепко держусь в седле. В переносном смысле, конечно.

Замолчал и вновь погрузился в изучение документов.

Просмотрев все личные дела, Верховный снова взял папку, которую ранее отложил отдельно от других.

– Красивое лицо. Открытый взгляд, – сказал Сталин, долго вглядываясь в снимок сотрудника. – Озеров Сергей Александрович, – прочел он на титульной стороне обложки личного дела. – И фамилия у него соответствует. Вы, Всеволод Николаевич, никогда не задумывались над тем, что фамилия часто оказывает влияние и на самого человека, и на его характер, привычки и даже на биографию? Озеров… Эта фамилия от слова «озеро». От этого слова веет чистотой, спокойствием и постоянством. А постоянство в нашем деле играет важную роль. Постоянство во взглядах, в преданности делу, которому служишь, в вере в справедливость этого дела… Именно это подразумевает верность нашей партии и нашему государству. Озеров… Хорошая фамилия. Что вы можете сказать об этом человеке?

– Москвич… Закончил Институт связи. В поле нашего зрения Озеров попал в октябре 43‑го года, он тогда воевал в составе 92‑й гвардейской стрелковой дивизии, командовал взводом разведки. За форсирование Днепра был награжден орденом Красной Звезды…

– Это все я вижу из материалов его личного дела, – не поднимая головы и продолжая неспешно перелистывать листы, перебил Сталин. – Что вы можете сказать о нем как о человеке, о его характере?

Меркулов, вспомнив слова начальника Школы особого назначения, чуть улыбнулся:

– Ершист. Поначалу написал несколько рапортов на имя начальника Школы с просьбой отправить его обратно на фронт. Сначала, говорит, хочу задушить фашистского змея своими руками, а уж потом готов выполнить любое задание.

Пряча улыбку в усы, Сталин тоже улыбнулся, но тут же помрачнел:

– Тут написано, что его отец погиб…