Дуров С. - Нерон, или Актер на троне

— Все кончено! — вскричал он, придя в себя. Только теперь он понял смысл предсказания, данного ему Дельфийским оракулом: Гальбе было семьдесят три года.

Старой кормилице, пытавшейся его успокоить, он сказал:

— Я знаю, что такое случалось и с другими правителями. Но моя судьба — небывалая: я теряю императорскую власть при жизни.

Тут—то он и вспомнил о браслете с вправленной в него змеиной кожей, который ему подарила в детстве мать. Он всюду искал его, но безрезультатно.

Тем временем пришло новое сообщение: в Лузитании восстал Отон.

Нерон топил тревогу в вине. Уходя однажды с пира, он, с трудом стоя на ногах, сказал поддерживающим его под руки приятелям:

— Я немедленно отправлюсь в Галлию и безоружный предстану там перед мятежным войском. Я ничего не сделаю и не скажу. Я только заплачу и слезами склоню бунтовщиков к раскаянию. А на следующий день я, счастливый среди счастливых, буду петь победный гимн. Нужно только, не откладывая, сочинить его.

Утром он начал деятельно готовиться к походу. Однако в Галлию так и не поехал, потому что прибыло сообщение о том, что войско Виндекса разбито, и сам он покончил жизнь самоубийством. По случаю хорошей вести Нерон устроил роскошный пир, на котором пропел сложенные им игривые песенки про Виндекса, Гальбу и Отона. Эти насмешливые стишки были тотчас подхвачены и разнесены по всему Риму.

Однако общее положение все же оставалось напряженным. Сенат и народ внимательно следили за развитием событий, не принимая пока ничью сторону.

А Нерона все чаще устрашали зловещие сновидения. Ему снилось, что Октавия тащит его в черный мрак, или что тучи крылатых муравьев облепляют его со всех сторон. А однажды ему приснилось, что его любимый испанский иноходец превратился в обезьяну, сохранив лошадиной лишь голову. Но самым ужасным было то, что эта обезьяно — лошадь издавала громкое ржание.

Чувствуя, что его власти приходит конец, Нерон объявил воинский набор, но на его призыв никто не явился. Он попросил денег на войну, но и в этом получил отказ.

8 июня 68 года он в глубокой задумчивости возлежал за обеденным столом. Его раздумья были прерваны слугой, передавшим ему срочную депешу. Сломав печать, Нерон с нетерпением развернул послание. В нем говорилось, что мятеж охватил остальные войска. С искаженным от ярости лицом он изорвал донесение, опрокинул стол и разбил оземь два хрустальных кубка. Однако быстро взял себя в руки и, прервав обед, тайно отправился к своей старой знакомой, отравительнице Локусте. В этот раз он попросил снадобье для себя. Приготовленный по его просьбе яд Нерон спрятал в золотом ларчике.

Затем он послал нескольких вольноотпущенников в Остию снаряжать корабли для бегства. Но когда он попросил преторианских трибунов и центурионов сопровождать его, те под разными предлогами уклонились, а один из них процитировал стих Вергилия: «Так ли уж горестна смерть?» Не зная, что предпринять, Нерон отложил решение на следующий день.

Среди ночи он внезапно проснулся от непривычного ощущения. В Золотом Доме царила мертвая тишина. Принцепса охватил страх. Выйдя из спальни, он увидел, что телохранители покинули его. Все двери были заперты. Он пытался стучать и кричать, но на его призывы никто не отвечал. Тогда он спешно вернулся в свою опочивальню. Но и там уже никого не было. Последние слуги разбежались, унося с собой даже простыни. Бросившись к столику, он с ужасом увидел, что ларчик с ядом похищен.

Он снова выбежал из спальни, надеясь найти гладиатора Спикула или кого—нибудь другого, чтобы от его руки принять смерть. Все напрасно. В огромном дворце не было ни души. Нерон с горечью усмехнулся.

— Нет ни друга, ни недруга, чтобы прикончить меня.

Он вновь заметался по дворцу, выбежал наружу и уже готов был устремиться к Тибру, чтобы в его водах найти себе смерть, когда неожиданно для себя столкнулся с вольноотпущенником Фаоном. Вид принцепса был достаточно красноречив, и Фаон, ни о чем не спрашивая, предложил ему укрыться на его вилле в нескольких километрах от города.

— Тебе надо успокоиться и собраться с мыслями, — сказал он Нерону.

Тот с благодарностью принял его предложение и, как был, босой, в одной тунике, лишь накинув на себя темный плащ и закутав голову и лицо платком, вскочил на коня. При выезде из Рима к ним присоединились Эпафродит и Спор. Вскоре Номентанскую дорогу огласил топот четырех коней, стремительно мчащихся к северо — востоку от столицы. Над всадниками нависали низкие тучи. Черное небо прорезали ослепительные вспышки молний. Казалось, сотрясается сама земля. Нерона била мелкая дрожь. Проезжая мимо лагеря, он услышал, как солдаты проклинают его и чествуют Гальбу.