Иван Алексеев - Завтрашний взрыв

Но сейчас отец Серафим думал не о своей несправедливо поломанной судьбе. Он уже даже заставил себя невероятным усилием воли не думать о том, что собирается преступить через монашеские заповеди и пролить чью-то кровь. Этот грех ему потом надо будет замаливать всю оставшуюся жизнь. Поэтому отец Серафим просто не имел права погибнуть в битве. И уж тем более он не имел права прятаться за спины вверившихся ему крестьян, из которых только один Сидор имел боевой опыт. Понятно, что в предстоящей схватке основную тяжесть им вдвоем придется брать на себя. Этого отец Серафим и боялся сейчас больше всего. Он боялся не смерти или боли. Монах, несколько лет не державший в руках оружия, волновался, сможет ли он, уже немолодой, израненный, истощенный постом, действовать в бою так же умело и эффективно, как прежде. Эх, поесть бы ему мяса парочку недель, да поупражняться хотя бы на чучелах, как это делал весной, на поляне перед скитом, восстанавливая силы, вылеченный им поморский дружинник Михась. Отец Серафим стиснул зубы, распрямил плечи и скомандовал вполголоса идущим за ним ополченцам:

— Шире шаг!

Вот, наконец, и большая дорога. Монах точно вывел свой отряд к тому участку, на котором удобнее всего было расположить засаду. Здесь дорога делала плавный поворот и плохо просматривалась, а значит — плохо простреливалась с обоих концов. Именно здесь и следовало отсекать полон от конвоя. Отец Серафим вышел на дорогу, тонувшую в низко стелившемся предутреннем тумане, приложил ухо к земле. На несколько верст вокруг не раздавалось ни звука, царили тишина и покой. Он поднялся, по-прежнему вполголоса обратился к мужикам:

— Кто из вас лучшие дровосеки? Берите топоры и подрубайте две сосны вот здесь и вон там. Да не до конца рубите, а чтобы упали от легкого толчка, когда орда пойдет, и отрезали басурман от пленников. Ясно?

Мужики кивнули, бросились исполнять приказание. Отец Серафим велел Сидору лечь на дорогу и слушать, не приближается ли орда, а сам подошел к одному из ополченцев, самому пожилому на вид.

— Давай-ка мне свой ослоп, сыне. А взамен возьми мой нож поварской. Он хоть и простецкий, да наточен хорошо. Умел я клинки точить когда-то, — грустно усмехнулся монах. — Твоя задача — на пленных путы перерезать. Наверняка они мужиков и парней, что покрепче, на арканах ведут. Так что ты в общую свалку не лезь, пока мы ордынцев бить будем, сразу кидайся в ряды пленников и помогай высвободиться.

Дровосеки едва успели подрубить две сосны, как Сидор, лежавший ухом на земле, поднял руку:

— Слышу конский топот!

— По местам! — скомандовал отец Серафим. — Валим деревья по моему свисту. И бросаемся на басурман с двух сторон, яростно и без страха, с криком, с ревом, ожесточась! Помните, как я учил ослопом орудовать: ложный тычок всаднику в лицо и сразу удар нижним концом — по конской морде, и уж потом, с разворота, со всего плеча, верхним концом всаднику по башке! Пусть закрывается, если успеет, хоть щитом, хоть саблей. Вы его все равно вместе с защитой пробьете, мужики… Сидор, бери шестерых, вставай в конце засады, на втором завале. Остальные — со мной, на первый завал. Ну, все вроде. Помогай нам Бог!

Отец Серафим осенил себя широким крестным знамением. Ополченцы последовали его примеру. Затем, разделившись на две группы, одна — под командой монаха, другая — во главе с Сидором, они заняли свои позиции в придорожных кустах.

Примерно через четверть часа послышался нарастающий конский топот. Ордынцы двигались неспешной рысью, поскольку тащили с собой полон. Вскоре из-за поворота показался головной дозор. Мужики при виде врагов, еще вчера спаливших их родное село, убивших на их глазах десятки людей, крепче сжали дубины, подобрались и напряглись, как бывалые бойцы, в ожидании сигнала к атаке. Ненависть к грабителям и убийцам, желание отомстить с лихвой компенсировали им отсутствие боевого опыта. К тому же они испытывали безграничное доверие к своему военачальнику, отцу Серафиму, твердо уверенные, что устами монаха сам Господь Бог указывает им верный способ для освобождения родных и близких из басурманского плена.

Отец Серафим поднес палец к губам, показывая соратникам, что дозор надобно пропустить беспрепятственно. Такой же знак наверняка подал и Сидор находящимся рядом с ним односельчанам. Все вновь замерли в ожидании. И вот показалась голова основной колонны. Еще до того, как враг появился в поле их зрения, притаившиеся в лесу ополченцы явственно расслышали сквозь топот копыт и бряцание амуниции женский и детский плач.