Альфред Мейсон - Четыре пера

— Мы можем поговорить здесь.

Внизу, у кромки воды, некоторые заключенные разгружали доу, другие шлепали по колено в мутной воде. На берегу было полно визжащих, кричащих и возбужденных без всякой причины людей. Тюремщики находились в поле зрения, но не слышимости.

— Да, мы можем поговорить здесь. Зачем ты пришел?

— Меня схватили в пустыне, на дороге Арбайн, — медленно сказал Фивершем.

— Да, притворялся сумасшедшим музыкантом, странствующим из Вади-Хальфы с цитрой. Я знаю. Но ты осознанно преследовал свою цель. Ты пришел, чтобы присоединиться ко мне в Умдурмане.

— Откуда ты узнал?

— Ты сам рассказал. За последние три дня ты много рассказывал, — и Фивершем с тревогой посмотрел на него. — Очень много, — продолжал Тренч, — ты пришел ко мне, потому что пять лет назад я отправил тебе белое перо.

— А я тебе только это рассказал? — с беспокойством спросил Фивершем.

— Нет, — ответил он, оттягивая ответ.

Он сел, а Фивершем лежал на боку и смотрел на Нил, обхватив голову руками, так что они не видели друг друга.

— Нет, не только это. Ты говорил о девушке, той самой девушке, о которой рассказывал, когда Уиллоби, Дюрранс и я обедали с тобой в Лондоне. Теперь я знаю ее имя... Она была с тобой, когда прислали перья. Я не учел этой возможности. Она дала тебе четвертое перо вдобавок к нашим трем. Прости.

Некоторое время они молчали, а потом Фивершем медленно ответил:

— Со своей стороны, я не жалею. Я имею в виду, не жалею, что она присутствовала, когда прислали перья. Наверное, я даже рад. Она дала мне четвертое перо, это правда, но этому я тоже рад. Без ее присутствия, без этого четвертого пера, выдернутого из ее веера, я, возможно, тут же сдался бы. Кто знает? Сомневаюсь, что смог бы продержаться три долгих года в Суакине. Я видел тебя, Дюрренса и Уиллоби и многих людей, которые когда-то были моими друзьями, и вы все занимались привычным делом. Ты и представить не можешь, насколько привычная полковая рутина, которую все клянут при первом удобном случае, иногда кажется такой желанной. Я мог бы с легкостью сбежать. Сесть на лодку и отплыть обратно в Суэц. И тогда шанс, которого я ждал три года, так и не настал бы.

— Ты видел нас? — спросил Тренч. — И не подал знака?

— А как бы вы его восприняли? — Тренч промолчал. — Нет, я видел вас, но принимал меры, чтобы вы не видели меня. Сомневаюсь, что вынес бы все это без воспоминаний о той ночи в Рамелтоне, о четвертом пера, которое постоянно освежало их в моей памяти. Я никогда бы не прошел от Обака до Бербера, и уж точно не присоединился бы к тебе в Умдурмане.

Тренч быстро повернулся к своему спутнику.

— Она будет рада это услышать, — сказал он. — Не сомневаюсь, что она сожалеет о четвертом пере, не меньше чем я сожалею о первых трех.

— Нет причин для нее или тебя сожалеть. Я не виню тебя или ее, — и на этом Фивершем замолчал и посмотрел на реку.

Воздух пронзали крики, берег заполнился арабами и неграми, одетыми в длинные одежды голубого, желтого и грязно-коричневого цвета; кипела работа по разгрузке доу. Вдоль реки и ее рукавов на фоне безоблачного неба стояли пальмы Хартума, и солнце за ними катилось вниз, к западу. Через несколько часов опять повторятся ужасы «Дома камня». Но они оба вспомнили о вязах у реки Леннон и зале, где в прохладную ночь была распахнута дверь и мягким эхом звучала музыка вальса, и стояли девушка с мужчиной, а между ними упали на пол три белых пера. Один вспомнил, другой представил картину, и для обоих она была одинаково яркой. Наконец, Фивершем улыбнулся.

— Возможно, она уже видела Уиллоби; возможно, она уже взяла его перо.

Тренч протянул руку к своему спутнику.

— Я заберу свое сейчас.

Фивершем покачал головой.

— Нет, пока еще нет.

И лицо Тренча внезапно засветилось. Отчаянная надежда, изо всех сил пробивавшаяся в груди за три дня и три ночи его вахты, надежда, которую он стремился подавить, опасаясь, что она окажется ложной, наконец ожила.

— Еще нет, значит, у тебя есть план побега.

И тревога вернулась на лицо Фивершема.

— Я не говорил этого, — взмолился он, — пожалуйста, скажи, что я ничего не говорил об этом в бреду. Я рассказал о четырех перьях и об Этни, но о плане побега ничего не сказал.

— Ни слова. Так что я сомневался и боялся поверить.

И тревога Фивершема улеглась. Положив дрожащую ладонь на руку Тренча, он заговорил неровным голосом:

— Понимаешь, если я говорил об этом в «Доме камня», то мог сказать что-то и в Донголе. Там я тоже бредил. Но ты сказал, что этого не было... по крайней мере здесь. Значит, можно надеяться, что и там тоже. Я боялся этого... как же я боялся! В Донголе одна женщина говорила по-английски, очень плохо, но все же достаточно. Она была в «Каунисе» в Хартуме, когда там правил Гордон. Её послали допросить меня. В Донголе я многое пережил.