Роберт Стивенсон: Похищенный. Катриона

— Мой отец Джемс Мор скоро вернется. Он будет очень рад видеть вас, — сказала она.

И вдруг лицо ее вспыхнуло, глаза загорелись, слова замерли на губах: я был уверен, что она заметила косынку. Смущение ее длилось только минуту, и она с оживлением обратилась к Алану.

— А вы его друг, Алан Брек?! — воскликнула она. — Много, много раз он говорил мне о вас, и я полюбила вас за вашу храбрость и доброту.

— Ну, ну, — сказал Алан, держа ее за руку и разглядывая, — так вот наконец молодая леди! Ну, Давид, ты очень плохо описываешь.

Я не помню, чтобы он когда-нибудь говорил так задушевно: голос его звучал как пение.

— Как, разве он описывал меня? — воскликнула она.

— С тех пор как я приехал из Франции, он только и делал это, — отвечал он, — не говоря уже об одной ночи, проведенной в Шотландии, в лесу около Сильвермилльса. Но радуйтесь, милая, вы красивее, чем это можно представить себе по его описаниям. А теперь вот что: мы с вами должны стать друзьями. Я точно паж Давида, я как собака у ног его: что интересует его, должно интересовать и меня, и, клянусь богом, его друзья должны любить меня! Теперь вы знаете, как относиться к Алану Бреку, и увидите, что вряд ли потеряете от такой сделки. Он не особенно красив, милая, но верен тем, кого любит.

— От души благодарю вас за ваши добрые слова, — сказала она. — Я чувствую такое уважение к храброму, честному человеку, что не нахожу слов для ответа ему.

Пользуясь привилегией путешественников, мы не стали ждать Джемса Мора и сели за ужин втроем. Около Алана сидела Катриона и угощала его. Он заставил ее выпить первой из его стакана и все время мило ухаживал за нею, не давая мне, впрочем, никакого повода ревновать. Он завладел разговором и поддерживал его в таком веселом тоне, что и она и я забыли свое смущение. Если бы кто-нибудь увидел нас, то подумал бы, что Алан — старый друг, а я — чужой. У меня было много оснований любить и уважать этого человека, но я никогда не любил и не восхищался им более, чем в этот вечер. Я не мог не заметить, хотя иногда забывал об этом, что у него было не только много жизненной опытности, но и своеобразного врожденного такта. Катриона казалась совсем очарованной им. Смех ее звучал как колокольчик, и лицо ее было весело, как майское утро. Сознаюсь, что хоть я и был в хорошем настроении, но мне немножко взгрустнулось — таким я показался себе скучным и необщительным в сравнении с моим другом.

Мне казалось, что я недостоин того, чтобы играть какую-то роль в жизни девушки, чью веселость я так легко омрачал.

Вскоре я заметил, что таким человеком был не я один. Едва домой вернулся Джемс Мор, как Катриона словно окаменела. Пока она, извинившись, не пошла спать, я не спускал с нее глаз. Могу поручиться, что она больше ни разу не улыбнулась, еле-еле говорила и все смотрела на буфет перед собой. Я чрезвычайно удивился, увидев, как такая сильная привязанность к отцу, какую я видел прежде, превратилась в ней в ненависть.

О Джемсе Море нет надобности говорить много. Вы знаете об этом человеке все, что о нем можно знать, а повторять его лживые слова мне надоело. Достаточно сказать, что он много пил и очень мало говорил толкового. Дело его к Ллану было отложено до следующего дня, когда он должен был секретно сообщить его.

Отложить это было тем легче, что Алан и я порядочно устали от поездки и вскоре вслед за Катрионой ушли спать.

Мы остались в комнате, где стояла только одна кровать, которую мы должны были с ним разделить. Алан посмотрел на меня со странной улыбкой.

— Ах ты осел! — сказал он.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул я.

— Что я хочу сказать? Прямо удивительно, Давид, — сказал он, — что ты так глуп.

Я попросил его высказаться яснее.

— Вот что я хочу тебе сказать, — отвечал он. — Я говорил тебе, что есть два сорта женщин: те, которые продали бы для тебя последнюю рубашку, и остальные. Попробуй догадаться сам, мой милый! Что это за косынка у тебя на шее?

Я объяснил ему.

— Я и думал, что это что-нибудь в этом роде, — сказал он.

Больше он не хотел сказать ни слова, хотя я еще долго продолжал приставать к нему.

При свете дня мы увидели, как уединенно стояла гостиница. Она находилась очень близко к морю, которого, однако, не было видно, и со всех сторон была окружена неровными песчаными холмами. Только в одном месте открывалось нечто похожее на красивый вид — там, где над склоном виднелись два крыла ветряной мельницы, точно два уха осла, который сам оставался скрытым. Поутру была мертвая тишина, потом поднялся ветер, и странно было видеть, как эти два громадных крыла над пригорком завертелись одно за другим. Дорог здесь почти не было, но в траве по всем направлениям пролегало множество тропинок, шедших от двери мистера Базена. Дело в том, что он занимался многими ремеслами, среди которых не было ни одного честного, и расположение его гостиницы благоприятствовало его занятиям. Ее посещали контрабандисты; политические агенты и лишенные прав люди ожидали здесь возможности отправиться за море; думаю, что бывали дела и хуже, так как тут можно было убить целое семейство так, что никто и не узнал бы об этом.