Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо

— Помню ли я? Я ведь сам ездил в Янину. И известия, привезенные мной оттуда, совершенно уничтожили нашего бедного друга.

— А граф Монте-Кристо исчез?

— На время — да. Но рано или поздно он явится опять.

В эту минуту за дверями послышалась перебранка, и, отворив дверь, Бошан увидел молодого человека, спорившего с мальчиком-посыльным, не пускавшим его в комнату.

— В чем дело? — спросил изумленный Бошан и сделал знак мальчику оставить незнакомца.

— Да, господин Бошан,— вскричал этот последний,— я знал, что вы впустите меня!

— Во всяком случае я не имею чести вас знать! — сказал Бошан, кланяясь.

— Позвольте напомнить вам о себе: ведь я тот, который во время процесса Бенедетто позвал вас в залу заседаний.

— А, теперь вспомнил! — приветливо сказал Бошан.— Чем я могу быть вам полезен?

— Напротив, господин Бошан, я сам могу оказать вам услугу.

— Прошу вас в кабинет… Позвольте узнать ваше имя?

— Меня зовут Гратилье,— ответил молодой человек, следуя за Бошаном. Усевшись, он лукаво улыбнулся и многозначительно спросил:

— Если не ошибаюсь, вы интересовались Бенедетто?

— Немножко интересовался.

— Но когда вы услышите то, что я скажу вам,— вы заинтересуетесь им гораздо больше. Я специально посвятил себя изучению личности Бенедетто. Я убеждён, что ему предстоит великая будущность!

— В самом деле? Что же. он будет министром или королем?

— Не смейтесь: он кончит жизнь не на галерах!

— Конечно, быть может, на эшафоте. Это весьма возможный конец подобной карьеры.

— Нет, Бенедетто метит выше: я сужу по голым фактам и передам вам лишь только то, что случилось. Вчера вечером господин Бенедетто принимал посетительницу в тюрьме!

— Посетительницу?

— Да. Какая-то скрывшая свою внешность женщина провела с ним целый час. Но ее лица я не мог увидеть.

— Как, разве у вас крылья, что вы можете следовать за Бенедетто?

— Нет, господин Бошан, у меня нет крыльев, но тотчас по окончании заседания я сел в экипаж и прибыл в тюрьму лишь часом позже Бенедетто.

— Это очень быстро… действительно. Вы видели эту даму?

— Да. Я не могу утверждать, но сильно подозреваю, что она совсем не чужая некоему банкиру, бежавшему три месяца тому назад.

Бошан и Шато-Рено значительно переглянулись, между тем как Гратилье продолжал:

— Эта женщина вышла из тюрьмы в десять часов и села в экипаж.

— Ее собственный экипаж?

— О, нет. Это была наемная карета.

— И вы проследили за ней?

— Это оказалось весьма легким делом: я поместился рядом с кучером и поехал вместе с незнакомкой. Карета остановилась на улице Контрэскарп, 8 — и я хорошенько заметил дом и надпись над одной из дверей: «Господин Маглоар, дрессировщик животных». Дама вышла из экипажа и, тщетно поискав колокольчик, робко постучала в дверь. Никто не ответил, она стукнула еще несколько раз. Наконец, поднялась рама маленького окошка, и грубый голос произнес: «Ну, что там такое?» «Я должна отдать письмо»,— тихо сказала дама. «От кого?» Ответ незнакомки я не расслышал, но чья-то рука протянулась из окна и взяла письмо, затем рама опустилась. Через минуту экипаж отправился дальше.

— Вы, конечно, продолжали следить за женщиной?

— О, нет, с какой стати? Я интересуюсь лично Бенедетто, а дама эта — второстепенная личность. Скажите, однако, господин Бошан, годится ли эта новость для вашего журнала?

— Гм, об этом нужно сначала подумать. Не хотите ли пока сигару?

— Охотно. Вы видели когда-нибудь отправление ссыльных каторжников в Бисетра?

— Нет, но я думаю, что это должно быть отвратительным зрелищем.

— Без сомнения, так. Сегодня в Бисетра я присутствовал при отсылке Бенедетто — и должен признаться, что почти пожалел его. Прекрасного Андреа Кавальканти безжалостно лишили его ореола и даже изрезали на нем все платье.

— Это зачем? — живо спросил Шато-Рено.

— Для того, чтобы помешать бегству ссыльного. Всякий, увидевший изрезанную одежду, узнает в нем каторжника. Все преступники терпеливо перенесли эту операцию, и лишь Бенедетто яростно вскрикнул, когда ножницы тюремщика коснулись его изящного костюма и, услышав раздавшийся в то же время лязг цепей, приготовляемых на соседнем дворе, стиснул зубы и бросил вокруг взор, заставивший меня затрепетать.

— Вы также присутствовали, когда преступников заковывали, господин Гратилье?

— Конечно, я ничего не делаю наполовину. Но я должен сказать, что зрелище было самое возмутительное, какое только можно себе представить. Преступников расставили во дворе по росту парами, сковывая их цепью длиной в шесть футов. На каждой из этих цепей находится железный треугольник, скрепленный с одной стороны шарниром, а с другой — просто гвоздем. Этим треугольником каждая отдельная цепь соединяется с одной общей цепью, и это соединение происходит самым ужасным способом.