Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо

— Ты — мой сын! Ты убивал и будешь убивать опять!

— Нет, о нет! — вскричал Бенедетто с отчаянием.— Я тяжко грешил, но ничто на свете не заставит меня увеличить число моих грехов! Отец мой, я прощаю вас и молю Бога смилостивиться над вами и надо мной!

Ропот изумления промчался в публике, и, одобренный этим Бенедетто, продолжал более взволнованным голосом:

— Прощаю и матери своей, которую я никогда не знал! Если бы я умел лепетать ее имя, если бы я знал ее ласку, никогда не пришлось бы мне сидеть на скамье подсудимых!

Раздался болезненный стон, и дама под вуалью упала в обморок. Ее спутник с трудом привел ее в чувство, и когда она пришла в себя, он наклонился и прошептал выразительно:

— Будьте осторожны — или все погибло.

— Господин де Вильфор,— внушительно начал председатель, вы теперь свободны! И как бы вы не согрешили, Бог тяжко наказал вас, и, прощаясь с вами, я могу лишь уверить вас, что и я, и все ваши бывшие сослуживцы глубоко сожалеем о вас.

Давоньи взял де Вильфора под руку, намереваясь увести его, но бывший прокурор энергично покачал головой и резко сказал:

— Я не хочу идти, я имею сообщить еще нечто!

— Говорите, мы слушаем,— произнес изумленный председатель.

— Господа судьи, господа присяжные,— начал Вильфор.— Вы слышали слова раскаяния и прощения от человека, называвшего себя моим сыном! Не верьте ему — он лжет!

— Господин де Вильфор! — внушительно воскликнул председатель.

— О, дайте мне высказаться,— спокойно продолжал бывший прокурор,— меня, конечно, считают помешанным, но я многое вижу яснее, чем люди с непомраченным рассудком. Вы думаете, я совершил бы преступление, убив этого человека? Совершенно наоборот: это был бы единственный хороший поступок в моей жизни, если бы я избавил свет от этого чудовища… Бенедетто не раскаивается, не просит прощения, увы! Я чувствую, что он лишь изображает угрызения совести, которых никогда не испытывал, он играет перед вами хорошо заученную роль!…

Господа присяжные, берегитесь! На вас ляжет тяжкая ответственность — судьба человеческого общества в ваших руках, исполните добросовестно ваш долг! Когда тигр вырывается из клетки, его убивают, и только безумец пощадит его! Бенедетто хуже тигра — вооружайтесь секирой правосудия, и пусть она падет на его голову. Господа присяжные! Я — отец этого человека — прошу его смертного приговора!

Ропот ужаса пробежал по залу: забыв, что перед ними помешанный, все присутствующие видели лишь государственного прокурора, который, подобно Бруту, предавал в руки правосудия собственного сына… Как трубный звук в день Страшного суда, прозвучали в зале эти жестокие слова. Затем Вильфор поднялся, оперся на руку Давоньи, поклонился суду и медленными шагами покинул заседание.

Бошан шепнул на ухо Шато-Рено:

— Честное слово, Вильфор сумасшедший!

— А заметили вы, что с мадам Данглар сделалось дурно? — тихо спросил его Шато-Рено.

— Ну что ж, Бенедетто красивый малый, а мадам Данглар никогда не была образцом добродетели. Кто их знает, кем они приходятся друг другу?

— Может быть, Дебрэ знает что-нибудь… он… ш-ш-ш! Председатель просит слова, я готов побиться об заклад, что его речь будет гораздо глупее речи помешанного де Вильфора!

Страсть к противоречиям присуща человеческой натуре: с момента, когда Вильфор потребовал смертного приговора своему сыну, все присутствующие начали находить, что Бенедетто заслуживает более снисходительного приговора. Речь председателя суда вполне оправдала предположение Шато-Рено, и задача адвоката Бенедетто оказалась проще, чем он предполагал вначале.

Он нарисовал полнейшую заброшенность подсудимого, никогда не знавшего ни отца, ни матери, и так как Бертуччио, способный доказать обратное, не присутствовал на заседании, то слова защитника были приняты с полным доверием.

— Господа присяжные,— заключил адвокат свою молниеносную речь,— зерно Господней благодати, запавшее в сердце подсудимого во время его заключения, пустило корни: чистые, даже больше — возвышенные чувства заменили прежние порочные наклонности, и фальшивомонетчик и убийца снова достоин звания «человек» — звания, которое он опозорил и покрыл грязью не по своей вине! Бог, сотворивший это чудесное превращение, хочет не смерти грешника, но его обращения на путь истинный, путь праведный; может ли людской суд карать раскаявшегося? Нет, господа присяжные, вы не можете допустить этого!