Аттик и Гиско сражались в самой гуще схватки, а их ярость превратила поединок в беспорядочную драку; горя нетерпением, они обрушивали друг на друга мечи, словно дубинки. Агрессия, гнев и ненависть взяли верх над искусством фехтования. Сила Гиско, закаленная тридцатилетним опытом, противостояла быстроте реакции молодого противника.
Аттик опомнился первым и усилием воли попытался унять неконтролируемую агрессию. Рука, державшая меч, устала отражать бесчисленные атаки Гиско, и Аттик внезапно сделал шаг в сторону, чтобы дать себе передышку. Этот маневр обманул адмирала, который вновь попытался атаковать, но Аттик снова уклонился, пытаясь вывести карфагенянина из равновесия.
В бессильной ярости Гиско зарычал. Римский капитан продолжал уклоняться от его меча, и теперь ход поединка определяла быстрота реакции молодого человека. Адмирал понял, что еще десяток ударов, и схватка неизбежно будет проиграна. Почувствовав, как слабеет рука, он быстро взял в себя в руки и впервые отступил; от него не укрылось выражение торжества, появившееся на лице римлянина. С яростным ревом, отразившим жгучую ненависть адмирала к врагу, которого он никогда не сможет победить, Гиско схватил стоявшего слева телохранителя и швырнул в римского капитана.
Аттик инстинктивно отреагировал на неожиданную атаку карфагенянина, выведенного из равновесия внезапным толчком. Капитан мгновенно выставил вперед меч, и телохранитель не смог уклониться от смертоносного лезвия — на встречном движении гладий глубоко вонзился ему в грудь. Аттик, на которого карфагенянин обрушился всем своим весом, рухнул на палубу, хотя враг к этому моменту был уже мертв. Капитан оттолкнул тело карфагенянина и повернул лезвие меча, пытаясь освободить оружие; струя теплой крови обагрила его ладонь. Вскочив на ноги, капитан занял оборонительную стойку и приготовился к продолжению схватки. Аттик ожидал увидеть адмирала прямо перед собой. Прошло больше секунды, прежде чем он понял, что враг бежал.
Гиско бросился к поручням и, не останавливаясь, прыгнул за борт. Пролетев десять футов, адмирал упал среди волн; высота, с которой он спрыгнул, и тяжелые доспехи увлекли его глубоко под воду. Сделав энергичный гребок, Гиско вынырнул на поверхность, выплевывая соленую воду. Сильные руки подхватили его под мышки и одним движением втащили в лодку. Затем двое телохранителей взялись за весла, и лодка стала удаляться от карфагенского флагмана. Откашлявшись, Гиско выпрямился и оглянулся на поручни, через которые он только что перепрыгнул. Там стоял римский капитан с искаженным от ярости лицом. Адмирал, испытывавший точно такие же чувства, ощутил, как его захлестывает новая волна гнева.
— Будь ты проклят, римлянин! — крикнул Гиско. — Мы еще встретимся…
— Лучники! — во второй раз рявкнул Аттик, задыхаясь от бессильной ярости.
Командир карфагенян ускользал, этот злодей из злодеев, устроивший резню при Бролиуме и поставивший на колени сицилийские легионы. Аттик обшаривал взглядом море, ища римскую галеру, способную перекрыть карфагенянину путь к спасению. Затем повернулся и попытался найти на палубе лучников. Никого. Он снова посмотрел на лодку, наблюдая, как трое пассажиров подают знаки карфагенской триреме, не участвовавшей в сражении. В ответ на призыв о помощи судно изменило курс. В раздражении Аттик швырнул меч на палубу, почти не слыша громких победных криков, доносящихся со всех сторон с римских галер.
* * *
Дуилий медленно шел по штурмовому трапу, внимательно вглядываясь в открывавшуюся перед ним картину побоища. Ему еще не приходилось бывать на поле битвы, и вид смерти мгновенно развеял возбуждение и радость победы. Консул с трудом сглотнул подступивший к горлу ком, стараясь ничем не выдать своих чувств. Вонь была невыносимой: воздух пропитался запахом крови, вспоротых кишок, обуглившегося дерева и человеческой плоти. Римляне — легионеры, моряки, морские пехотинцы и преторианцы — лежали вперемежку с карфагенянами, и общая судьба объединила их в этой кровавой победе.
Римский центурион Капито лежал на палубе, а один из легионеров обрабатывал его рану. Рядом лежал огромный нубийский воин с серым от шока лицом, прижимавший к себе окровавленный обрубок руки.
У мачты стоял капитан Переннис в окружении остатков своей команды, людей, которые перебежали по «ворону» на вражескую палубу, чтобы закрыть брешь в боевом порядке легионеров, и решили исход битвы за флагман карфагенян. Капитан отдавал распоряжения помощнику — установить контроль над карфагенским кораблем и освободить всех рабов в трюме.
Читать дальше